Григорий Вермишев - Амирспасалар. Книга I

Тогда у князя Абуласана созрел новый план…

Юрий Андреевич скучал. Тамар с теткой уехали на богомолье в почитаемую Шио-Мгвимскую лавру, близ Мцхеты, где их, в чаянии недуховных благ, нетерпеливо дожидалась двухтысячная монашеская рать.

Из сада сильно пахло жасмином, журчали фонтаны, пробовал голос соловей. Незаметно для себя Юрий забылся в кресле. Из полудремоты его вывел негромкий голос. Покачиваясь на толстых ногах, с улыбкой на лице перед ним стоял Гузан Арцруни.

— Ты, Гузан? Зачем явился, по какому делу? — спросил, потягиваясь, Юрий Андреевич.

Гузан ухмыльнулся еще шире. Ласково сказал, облокотившись на спинку кресла:

— Вижу, скучаешь один без царицы… А не проехаться ли нам за город? Вино из Шираза один купец привез в мою усадьбу. Ох и сладкое же, и ароматное! И такую же придачу к нему…

— Не пойму, о чем городишь, Гузане! — приосанился Юрий.

Но Гузана нелегко было сбить с толку. Наклонившись, прошептал на ухо Юрию Андреевичу:

— Персидские пляски никогда не видел, патроно Георгий, нет? То-то! Поедем, жалеть не будешь…

Уже темнело, когда два всадника подъехали к загородной даче Арцруни, недавно построенной в Табахмело, рядом с царским дворцом. В густой зелени деревьев светилась беседка. Она освещалась множеством цветных светильников и выглядела как сказочный домик. На топот коней у входа появились и застыли в низком поклоне дворецкий и старый перс в чалме, с крашенной хной бородой. Подбежали слуги.

— Все готово? — отрывисто спросил Гузан, спешиваясь.

— Как приказал, великий господин, — с готовностью ответил дворецкий.

Пол в беседке был устлан огромным кашанским ковром, на котором в углу лежали шелковые подушки. Призрачный голубой свет освещал низкий восьмиугольный стол из черного дерева. На нем расставлены были серебряные чаши с финиками, очищенным миндалем и фисташками. Рядом, на плоских фаянсовых блюдах, лежали фрукты из крцанисских садов — ранние черешни и абрикосы, восточные сладости. Пенилось розовое вино в большом серебряном ковше.

Юрий Андреевич и князь Гузан удобно разлеглись на подушках. Дворецкий быстро разлил вино в золотые кубки. Чокнулись, выпили. Гузан кивнул старому персу, тот хлопнул в ладоши. В беседку вбежал высокий юноша с насурмленными глазами и девичьей талией, в голубом чекмене с широким розовым поясом, с парчовой тюбетейкой на блестящих черных волосах. В руках ашуг держал саз. За ним степенно вошли пять девушек в белых газовых покрывалах с серебряными лютнями и уселись, скрестив ноги, в другом углу беседки. Низко поклонившись вельможам, юноша произнес приятным голосом витиеватое приветствие на арабском языке, которое быстро стал переводить неизвестно откуда появившийся седой толмач.

После приветствия, взяв в руки украшенный перламутром саз, ашуг сказал:

— Если будет благоугодно высокоблистательным и просвещенным эмирам, я спою им песнь нашего божественного Омар-Хайама.

Певец ударил по струнам и запел нежным тенором. Девушки стали тихо ему вторить, подыгрывая на лютнях.

Толмач, сидя на корточках у тахты, быстро переводил слова песни Юрию Андреевичу, который уже порядком захмелел. Когда певец закончил, князь Гузан бросил ему кошелек с деньгами. Тот ловко поймал на лету и, поцеловав, спрятал в складки широкого пояса, Юрий Андреевич пьяно захохотал:

— Богохульник твой перский певун, Гузан! Да на нашей Суздальщине давно бы его владыка повелел всадити в поруб [95] Поруб — тюремный подвал (древнерусск.) . за такие богопротивные песни. А девки, поди, знатные. Только ликов их не зрю!

По новому знаку старого персианина девушки встали и, сбросив покрывала, оказались в серебряных корсажах и полупрозрачных шароварах. Босые ножки танцовщиц были подкрашены хной, на тонких щиколотках тихо позвякивали браслеты из дутого серебра. Ашуг снова ударил в саз и запел тягучую негромкую мелодию, под которую девушки начали пляску, ритмично покачивая стройными бедрами.

От невиданного зрелища у Юрия Андреевича заблестели глаза. Во рту пересохло. Он осушал кубок за кубком, не отрывая глаз от полуголых танцовщиц. Внезапным движением князь сорвал с уха золотую серьгу с бесценным индийским лалом и кинул стройной девушке со смуглыми блестящими плечами. Насурмленные глаза танцовщицы сверкнули. Юрий Андреевич протянул руки к танцовщице, и она прильнула к нему.

«Ух ты!» — успел только подумать Юрий… Светильники в беседке стали понемногу меркнуть…

Утром опохмелялись в царском летнем доме. Гузан испытующе смотрел на Юрия Андреевича:

— Ну как, патроно Георгий, понравилось тебе ширазское вино?

Юрий Андреевич пил вино из рога, что-то невнятно промычал в ответ.

— Не грех, если в духане позавтракаешь, а дома отобедаешь. Слаще будет! — продолжал Гузан и, будто невзначай, вкрадчиво спросил: — А когда же назначат отца моего вазиром? Ты ведь обещал…

Юрий Андреевич, икнув, пробормотал нехотя:

— Тамар против…

— А разве ты не муж ей, не царь наш? — удивленно развел руками Гузан.

Юрий, не отвечая, осушил рог.

Абуласан не прогадал и на этот раз. Попойки в Табахмело стали повторяться и привели к желанному результату. Сдавшись на настойчивые упрашивания Юрия Андреевича, царица Тамар подписала указ о назначении князя Абуласана вазиром финансов вместо Джуаншера Дадиани. Понемногу Абуласан становился первенствующим лицом в государстве, главным советником царской семьи…

В июньские дни на шумный Тбилисский базар, гремя колесами по мостовой, въехала крытая арба. Из арбы вылез, отдуваясь, дородный человек в дорожном кафтане, с рыжеватой бородой и волосами скобкой, с глазами навыкат. Сняв треух, толстяк истово перекрестился на купол ближнего храма:

— Слава тебе, Иисусе Христе, сыне Божий! Сподобил мя, раба твоего, прибыть благополучным и здравым в сей град.

Дьяк Онуфрий со своим племянником добрался наконец до Тбилиси и в одном подворье отыскал новгородских купцов, прибывших за шелком. Узнав, что приезжий гость из Владимира привез ценную пушнину, новгородцы одобрительно загудели:

— Угадал враз, друже Онуфрие! Озолотят тебя за рухлядь здешние бояре, с руками оторвут! И цену каку хошь проси с них — нет такого товара на базаре…