Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

– Пошел ты в жопу со своим итальянским! – рассердился Шульц, не оценив моего унылого юмора, – ты мне можешь по-человечески объяснить, куда мы вообще попали?

Легко сказать – объясни… Попробуй объясни, если человек не видел фильма «Назад в будущее»… Но растолковать, конечно, придется. Впрочем, кое-что вселяло мизерную надежду на позитивный исход нашего незапланированного вояжа в альтернативный 1974-й год. В самом деле: подумаешь, несколько десятков ряженых нациков встретили, никто вроде к стенке никого не ставит, наверное, давным-давно уже всех врагов рейха перестреляли (евреев, кажется, на улицах не отлавливают, и вообще никого не хватают и никуда не тащат). Тогда чего бояться?.. Ладно, не вдаваясь в подробности, попытаюсь парню объяснить, что мы просто-напросто попали в несуществующую реальность.

– Параллельная реальность? – переспросил мой друг, – что это за хрень такая – параллельная реальность? Первый раз про такое слышу, как это возможно?

Я понял, что смысла нет читать ему пространную лекцию, а уж тем более рассказывать о фильме «Назад в будущее» – зачем? Это ж как спойлер, разрушающий интригу и портящий впечатление от художественного произведения. Зачем человека лишать наслаждения от будущего просмотра. Вот пусть десяток лет проживет, сам увидит фильм и над собой теперешним посмеется.

– Шульц, если ты путешествуешь во времени, – назидательным тоном бывалого произнес я, – будь готов ко всему; забыл, что ли, про четвертую статью Устава?

– Уже вспомнил, – угрюмо отозвался тот.

– Так-то лучше! – обрадовался я. – А вообще нам надо подумать, как побыстрее разжиться наличкой.

– Чувак, ты меня удивляешь, – мгновенно воспрял духом Шульц, – у тебя в рюкзаке пять кило самого первоклассного винила, это даже лучше конвертируемой валюты – прочь сомнения! Если не можешь сам, я толкну товар без проблем, но половина суммы от продажи будет моей.

– Шульц, у тебя случайно губа не треснет? – поддел я друга.

– Не нравится – сам продавай! Не возражаю.

– Хрен с тобой, – согласился я, мысленно завидуя предприимчивости пронырливого приятеля. Точно, у него лучше получится, – давай, только побыстрей, а то жрать больно хочется, в животе бурчит – сил нет терпеть. На почве стресса аппетит прорезался.

И мы быстро зашагали в направление часов Мира или… как там они назывались в это время? Оглянувшись назад в сторону фюрера, парящего над Оперой в лучах прожекторов, Шульц, совершенно не задумываясь о последствиях, по-хулигаски показал фюреру средний палец. Слава богу, неприличный жест никем замечен не был, а то бы – явно несдобровать. Неожиданно он с интонациями профессионального чтеца, продекламировал занятное четверостишие, кстати, с очень правильными и своевременными словами.

– О-о! Да ты, Шульц, еще и поэт!

– Увы, стихи не мои… Полгода назад один американский фильмец посмотрел с длинным и странным названием «Благослови зверей и детей»… Не смотрел?

– Нет, а что – хороший?

– Не то слово – классное кино! Режиссер – Стенли Крамер, старичок, кстати. Ему уже за шестьдесят, а кино на удивление снял молодежное, чем меня просто убил. Наповал. Короче, Крамер. Американский кинорежиссер – знаешь такого?

– Не слыхал.

– Чувак, ты, я вижу, многое упустил в своей жизни, если не видел такого кайфового фильма. Стихи оттуда, один из главных героев читает в момент, так сказать, крайних невзгод.

Уделав меня, Шульц с довольной улыбкой замолчал.

«И неприличный жест со “срамным” пальцем, надо полагать, тоже оттуда, – подумал я. – Надо же, я его собирался прошибить голливудскими сопляками Спилбергом да Земекисом, а он меня запросто нокаутировал неизвестным Крамером, годящимся им в отцы… Мда, ничего не скажешь, много еще пробелов в моем образовании, много, много… есть над чем работать».

Давно наступил вечер, бульвар Аспазияс был залит неоновым светом. Изредка нам попадались пешеходы, одетые, само собой, по моде семидесятых – брюки клеш, широкие лацканы на пиджаках, обувь на платформе, у женщин – доминировали «мини»… Шокировавших нас прежде эсэсовцев с гестаповцами на нашем пути больше не попадалось, не видно было и полицейских, как их там в Третьем рейхе звали? – шуцманы, вроде как, – вполне себе спокойно вокруг. В двухстах шагах прямо перед нами светилась ядовито-желтым светом неоновая вывеска кафе Luna, вселявшая некоторую надежду на стабильность. Хоть что-то осталось прежним.

– Хоть что-то осталось прежним, – пробурчал под нос Шульц, будто услышав мои мысли.

И тут я вздрогнул, потому что вместо часов «Мира» увидел… часы «Рейха» со свастикой. Ну, а что там действительно могло еще стоять, в самом деле!? Ведь мы же находились в нацистской Риге – главном городе рейхскомиссариата «Остланд», являющегося неотъемлемой частью Германского рейха и, естественно, здесь должны находиться часы Рейха! Какие ж еще?

Чего греха таить, мы с Шульцем внутренне подготовились к любым неожиданностям, но то, что нам представилось вместо знакомого памятника Свободы, повергло во всамделишный шок – такое только в кошмарном сне может присниться!

Памятник, выросший в лучах прожекторов в своей величественной красе был другим!? Да-да, внешне он, конечно, напоминал прежний, остроконечный пилон с медной статуей наверху и опоясывающей его гранитной балюстрадой с барельефами у основания, но вместо привычной – отлитой из меди позеленевшей от времени женской фигуры с воздетыми к небу руками, державшими три золотые звезды, мы увидели мужскую – в церковном римско-католическом облачении с посохом в правой руке и остроконечной шапкой на голове, увенчанной крестом.

– Мать честна́я! Не иначе как епископ Альберт при полном параде, – присвистнул от изумления Шульц.

По бокам монумента реяли на ветру два знамени на длинных флагштоках: слева черно-бело-красный, а справа – со свастикой.

Я как парализованный глядел и глядел на памятник, но тут Шульц больно толкнул в бок и прошептал:

– Смотри-ка у сортира вроде как шпики пасутся…

И точно рядом со входом в подземный туалет, где мы рассчитывали толкнуть мой винил, торчали две подозрительные личности, экипированные в длинные кожаные плащи с поднятыми воротниками и в шляпах, надвинутых по самые брови. Не иначе, как переодетые шуцманы… И дураку было ясно: соваться в подвал по коммерческим делам на глазах у дежуривших молодчиков – значило с ходу попасть в ловко расставленную мышеловку. К тому же вход в туалет оказался платным… Мы с безразличным видом проследовали мимо них, – самые обыкновенные туристы из провинции, глазеющие на исторический монумент.