Александр Долгов - Спасти Цоя [litres]

У колодца стояла длинная очередь: девушки с венками из кос, уложенных вокруг головы, и зрелые женщины в чепцах и замысловатых шляпах типа восточных тюрбанов. За юбки последних держалась сопливая мелюзга, ни на шаг не отходящая от мамочек, дети постарше с криками носились вокруг колодца, привнося суматоху. Ну, все, ясное дело, стояли с порожней посудой – кто с глиняным кувшином, кто с жестяным ведром, ну, а кто-то с медным тазом или кастрюлей, только я один приплелся с пустыми руками… Очередь, надо признать, двигалась довольно живо, ведь колодец, к моему удивлению, оказался усовершенствованным – с двумя ведрами, присобаченными крепко-накрепко концами цепей к толстой перекладине, висевшей над проемом колодца. Пока одно ведро с отмотанной цепью набирало воду, второе с выбранной цепью находилось наверху и было готово наполнить водой любую посудину – очень удобная штука, надо признать.

Скажу откровенно, мое появление не вызвало особого восторга – там и без меня воняло тухлятиной будь здоров как, но, знаете ли, моя вонь была не чета рыбной. Особая, все «ароматы» перебивала – все тут же стали воротить носы в сторону, морщиться, строить недовольные рожи и закатывать глаза, будто они сейчас повалятся в обморок, согласен, муторно вдыхать подобную вонь. Конечно, мне было очень совестно, но что поделать, отмываться-то все равно нужно. Я чуть от стыда не сгорал, а тут еще неугомонные мальчишки, демонстративно зажимая носы, орали, дразнились, бегали кругами и бросали в меня мелкие камушки.

– Вонючка! Вонючка!

Какой-то сердобольный работяга или ремесленник, шагавший мимо со здоровенным молотом на плече, заметив мой плачевный вид, не стерпел, отвесил подзатыльник одному из мальчишек и рявкнул остальным сорванцам, чтобы они проваливали поскорее отсюда, пока не заработали лещей – мальцов точно ветром сдуло. Потом мужик обратился к толпе, вопрошая и простерев в мою сторону мозолистый перст:

– Неужто славные рижане отныне перестали быть добрыми христианами?.. Помогите же этому сирому отроку, пришедшему к нам из дальних заморских стран, как я сужу по его диковинному платью!.. Хоть и нелепа на нем одежа, а ведь он тоже человек!

Все тут же молча, будто застыдившись, расступились, пропуская меня к колодцу, а одна девушка с алым румянцем на щеках предложила помощь – она долго держала ведро и лила воду, чтобы я мог ополоснуться, оттереть и отжать замаранное сукно. Откуда ни возьмись появился жбан со щелоком – неизвестно кто принес, я тут же благодарно пустил его в дело, и вскоре моя одежда вновь стала чистой, только вот руки здорово свело – больно ледяной оказалась колодезная водица. Бушлат, конечно, заметно потяжелел, с него непрерывно капало, хоть я и отжал сукно, но, слава богу, мерзкий запашок пропал, и я смог с облегчением вздохнуть.

Тем временем на рыночной площади стало многолюдней, начался торг, горожане сновали мимо рядов, прицениваясь к товару и громко торгуясь делали покупки. Я с любопытством оглядывал разношерстную толпу: мужчины и женщины, взрослые и дети, миряне и священники, знать и челядь, рижане и пришлые – похоже тут собрались люди всех сословий и званий.

Жаль, не было лишь двух знатных особ, пребывающих на самом верху феодальной лестницы Ливонии: достопочтенного рижского епископа Альберта и благородного магистра ордена Меченосцев доблестного рыцаря Фолквина – уж этих, будьте уверены, я бы за версту отличил от других… Спросите, как? Да очень просто: по многочисленной свите и особому почтению, что оказывали бы горожане, появись они тут.

Зато мне повстречались два великолепных пеших рыцаря… Я как увидел их, прицепился к солидному горожанину с вопросами, и в выборе эксперта не ошибся, тот с готовностью растолковал мне, что один из них – светский рыцарь-пилигрим, недавно прибывший из Тевтонии для участия в войне с язычниками, чтобы таким образом замолить грешки, содеянные им на родной земле, второй – меченосец, как и положено, облаченный в белый плащ, на деле оказавшийся серым с грубо вытканным на левой стороне красным крестом – символом католической церкви, а под ним красным мечом – знаком защиты христианской веры. Оба рыцаря, разумеется, были при оружии, но без доспехов, в кожаных камзолах с овальными отметинами на них от снятых кольчуг, оба с непокрытыми головами. Их железные шлемы держали в руках молодые, если не сказать юные – почти мои ровесники – оруженосцы, сосредоточено и молча следовавшие за своими господами. Рыцари вели оживленную беседу о новостях славного немецкого города Любека, откуда оба были родом. Меченосец, который, сто лет – никак не меньше – не бывал на родине, с жаром расспрашивал, а второй ему подробно ответствовал. Они поминутно останавливались, то один, то другой восклицал: «Спаси, Господь, и помилуй наши души!» или «Да не накажет Господь меня за гордыню!» или еще «Клянусь святым Георгием!» Потом, как я понял, у них возникло желание заглянуть в харчевню, чтобы пропустить стаканчик-другой вина. Я навострил уши, вознамерившись отправиться туда же, ведь пустой живот давно напоминал о себе. Харчевня находилась тут же на рыночной площади у внушительных размеров контрольных весов и позорного столба с клеткой для городских дебоширов и пьяниц… Срамной столб для публичных наказаний нарушителей принятого уклада жизни города пустовал, а вот в железной клетке на потеху горожанам закиданный отбросами и объедками валялся бедолага-пропойца, еще не протрезвевший после ночного пьяного дебоша…

Рыцари подошли к двери харчевни – двухэтажному деревянному дому с вырезанным из жести кабаном, торчащим на крыше на высоком шесте, над сей незатейливой вывеской вился сизый дымок от горящего очага, и тут внезапно передумали – то ли наличности пожалели, то ли жалкий вид пропойцы заставил вспомнить одну из божьих заповедей насчет пагубности пьянства, то ли еще что-то, только они развернулись и бодро зашагали в сторону орденского замка.

Дразнящий запах жареного мяса, доносившийся из настежь открытых дверей харчевни – заведение, видимо, находилось в режиме утреннего проветривания – заставил меня сконцентрировать мысль на том, как бы поскорее перехватить чего-нибудь съестного – мне давно пора было заморить червячка, хотя по правде я мог бы съесть и слона. Если не поем тотчас – с голоду рухну. Но чем расплачиваться? Да хоть чудно́й для неотесанных средневековых людей зажигалкой, решил я, и решительно направился в кабак, не опасаясь прослыть чародеем или колдуном.

Вошел в сырое полутемное помещение, насквозь пропитавшееся запахами беспрерывно приготовляемых харчей. Ступив на хрусткую солому, обильно устилавшую деревянный пол, увидел очаг с жарким огнем – там на вертеле аппетитно шкворчала приличная тушка порося, видать, фирменное блюдо этого заведения. Свет едва проникал сквозь затянутые пузырем узкие оконца, свечи не были запалены, видимо, хозяин берег их для вечера. В харчевне не было никого, кроме пары служек, суетившихся у огня – один медленно поворачивал вертел за кривую рукоять, а другой поливал поросенка водой из кувшина, чтобы сделать мясо сочней.