Борис Хотимский - Поляне [Роман-легенда]

Власт, немолодой уже, легко вскочил на каракового коня в нарядном убранстве и в сопровождении своих бояр ускакал в сторону крепости, где сосредоточились славянские тысячи.

Кий оставался пока у своего шатра с бело-синим стягом при входе и глядел с горба, как Щек и Хорив выполняют его наказ — поборзее разворачивают правое и левое крылья навстречу встающему Дажбогу и чуток в сторону, чтобы не впрямую слепило. Справа и слева затрепыхались на утреннем ветру разноцветные стяги, тысячные и сотенные значки. Одновременно разворачивалась, осаживая храпящих коней, головная дружина.

Знают ромеи про запасную силу или не знают? Допытались у Птаха и Данелки или не допытались? Что-то не верилось в доброе. Оставалось одно — ждать. Уже недолго…

Ромеи возникли внезапно, в несметном множестве, вдоль всего окоема. Шла конница. Дажбог все же слепил глаза, да и за поднятой пылью нелегко было разглядеть отдельных всадников — они стали видны, когда вынырнули из пыльной тучи так близко, что Кий поскорее надел свой шелом с синими перьями, велел подавать коня и выносить к дружине великокняжеский стяг. Теперь он ясно видел приземистых разномастных коней с подвязанными хвостами и стрижеными гривами, рослых темноликих всадников. Федераты!..

Кию подвели снаряженного коня, доложили о готовности головной дружины. Но князь выжидал, хотя удержаться было нелегко: федераты накатывались, как весенняя река. Но надо было еще выждать — разглядеть, на кого готовят они наибольший свой удар, на какое крыло, или в самую середину.

Князь вознесся в седло, но все еще ждал. Окружившие его гридни деловито и расторопно готовили стрелы. Сначала — луки в ход, затем — копья к бою, а поломав И побросав копья — мечи вон! Не впервой…

— Гляди, княже! — крикнул один из гридней, указывая в сторону реки.

Там, вдоль берега, неведомо когда и откуда появись, скакала новая ромейская сила, нацеливаясь в бок правого антского крыла. Только это были не федераты. Все кони — как на подбор, высокие, золотисто-рыжие, в золоченых налобниках и нагрудниках. На гребнях сияющих золотом шеломов червонели перья, с широких плеч всадников на широкие крупы коней ниспадали, вздуваясь на ветру, червонные плащи. Имперская гвардия! Краса и гроза ромейская! Впереди — на белом черноглазом жеребце, в белом плаще на золоченых латах, с белыми перьями на закрывающем лицо золотом шеломе — мчался неведомый, но явно знатный всадник. Неужто сам Первый Полководец Империи? Кий немало был наслышан о нем, говорили даже, будто родом то ли ант, то ли славин. Он ли это? Тогда понятны все хитрые ромейские уловки, все их нежданные дерзости — именно Первый Полководец способен на такое. Стало быть, он самый? Не допусти, Дажбог!..

Медлить более немыслимо! Кий выхватил меч, поднял над шеломом. Тут же запели невидимые трубы, князь стронул коня и повел головную дружину не вперед на федератов, а направо, к берегу, навстречу ромейской гвардии. Щеку и Хориву успел передать условными знаками, чтобы пропускали федератов и били их с боков.

Тысячи всадников сошлись молча — справа, слева, со всех сторон. Сошлись и тотчас перемешались. И тогда только поднялся крик великого множества убивающих и погибающих, поднялся в запыленное небо, и ничего уже за пылью невозможно было разобрать со стороны. Да и кто был в стороне?

И в этом крике, перекрывая его, послышался антам знакомый зычный голос.

— За мно-ой!

Этот голос не раз слыхали поляне и росичи и многие прочие анты, слыхали, бывало, даже сквозь рев ломающего вешние льды Днепра, даже сквозь ночной гром разгневанного Перуна. И сейчас его услыхали все — и анты и славины, и федераты и ромеи-гвардейцы — голос полянского князя Кия.

И это было знаком для запасной силы, припрятанной в ярах и рощах, неведомой недругу, ибо не выданной под немыслимым допросом двумя бессмертными героями — антом Птахом и славином Данелкой…

Свежие тысячи антских дружин вымахали из яров и рощ. Здесь были только поляне и росичи.

Полян вел Воислав. Голова боярина не была покрыта, встречный ветер относил назад сивый хвост коня, сивые усы и чуб бывалого вояки. Казалось, будто прямо из бритой его головы степной ковыль вырос и веет на ветру. Воислав размахивал тяжелой боевой секирой на долгой рукояти, готовый сокрушить любую ромейскую броню. За ним, уставя копья и подняв мечи, скакали железные полянские дружинники.

Впереди росичей летел на соловом коне Усан, сын Ж иву на, в кольчуге, в высоком шеломе с серебряными наглазниками. За ним летел багряный плащ, и следом — ряд за рядом — багряные щиты росичей, а над ними — прямые молнии мечей.

Внезапное появление свежих антских дружин решило исход сечи.

Первыми начали поворачивать своих стриженых разномастных коней федераты, они сталкивались то со своими же товарищами, то с гвардейцами, то с антами, топтали павших и стремились вырваться отсюда прочь, подальше в поле…

Тем временем славины подожгли наконец крепость и, обойдя ее, полыхающую, разлились по всему правобережью, громя и разоряя ромейские селенья.

…К концу дня, после сечи, у самой воды нашли порубленного ромея в белом плаще. Стянули золотой шелом — лицо под ним оказалось нестарое, никому не ведомое. То был не Первый Полководец…

Несколько дней и ночей анты и славины справляли тризны по убитым, а раненых — вместе с полоном и немалой добычей — отправляли под сторожей в свои земли.

Ромейский боевой лагерь целиком пожгли и затоптали конями. Перед тем нашли там два перевернутых креста, на каждом из которых прибит был гвоздями человек — вниз головой. Один был великан, другой — поменьше да потоньше. Только по величине и опознали…

Птаха уличи сожгли и погребли вместе с прочими своими гриднями и иными кметами. Кий с братьями был на их тризне и принес там свои жертвы богам.

А по Данелке славины справили свою особую тризну, и ее также почтил полянский князь, пожертвовав сотню быков и три сотни баранов. Были на той тризне и другие жертвы…

На высоком горбе установили каменного славинского бога: в полтора человечьих роста, четыре лица под одной шапкой на все четыре стороны — на восход и закат, на полдень и полночь; с каждой стороны, под каждым лицом, вырезаны на камне по две ручки, тонкие с расставленными пальцами, одна на пояс положена, другая за сердце держится; под поясом — конь хвостатый и меч кривой, еще ниже — человек стоит, а под ним — еще лики, но почему-то только с трех сторон — на четвертой, закатной, пусто.

Сложили перед тем каменным богом великий костер из ошкуренных стволов древесных, взятых в окрестных рощах. На костер положили крест с прибитым княжичем Данелкой. Привели четыре десятка полоненных ромеев, побили всех секирами по головам и сложили на тот же костер…