Борис Хотимский - Поляне [Роман-легенда]

После удачной для себя великой сечи с ромеями далеко за Истр прошли анты и славины, разоряя и сжигая все на своем пути, угоняя тьмы [38] Тьма — десять тысяч. коней, скота и полону. Иные дошли до дальних морских берегов, прежде неведомых. Немало родов так и осталось после сидеть на ими же разоренной земле. Остальные же — с полоном и добычей — воротились к своим лесам и полям, к своим горам и рекам. И не был тот набег последним.

Небывалое успокоение в непрестанно взбаламученной душе своей ощутил Кий, когда взглянули на него лазоревые очи девичьи, не дерзкие и не робкие, взглянули просто и прямо, будто молвили: «Вот она я, княже. Какую зришь, такова и есть. Таковой останусь при тебе, никуда не денусь. Все будет ладно».

Все будет ладно.

Поверил, без оглядки поверил Кий этим целительным словам, сказанным безмолвно очами девичьими. Все изучали и изучали они в нем, принося душевное равновесие, такое непривычное и такое желанное. Светлым и ясным казалось отныне все окрест, как светлы и ясны были очи Белославы, княжны славинской, как светла и ясна была череда колец серебряных на золотой косе ее.

Не в отца своего Власта уродилась Белослава. У князя славинов и волос темнее, и взор жестче, и норов круче. Княжна — иная.

— Лучшей жены тебе не сыскать, — так Власт заявил Кию, когда пировали вместе после еще одной победы над ромеями. — Не сыскать ни в своей земле, ни в чужих землях.

И ведь правду сказал, никуда не денешься. Мало ли на Горах красных дев полянских, к чему искать других за тридевять земель? Мало ли их заглядывалось — украдкой и не таясь, всяко — на князя своего? Только бровью поведи — любая с ним будет… Но не бывало еще такого с Кием, не вздрагивала так душа и не замирала в несказанном успокоении, как от взора Белославы.

— Не в одном походе стояли рядом наши возы и шатры, — говорил Кию князь славинский. — Не единожды одолевали мы с тобой совместно хваленых гвардейцев и федератов ромейских. Еще до самого Царягорода дойдем с тобой. Неужто не совладаем? Когда твои анты И мои славины единым походом идут — какая сила остановит нас? Нету такой силы и быть не может! Сходная речь у нас с тобой, сходные боги и обычаи. Не чужие мы один другому, сам ведаешь. Так породнимся же того более. Возьми в жены любимое чадо мое Белославу, не сыскать тебе жены лучшей. И хотя самой ей цены нет, но не сироткой убогой придет к тебе дочь князя Власта. Нет! Пятеро дев и жен славинских из рода нашего отпущу с ней в твою землю. Лучших рабов и рабынь, лучших коней и быков отдам тебе с дочерью. Парчу и шелка, каменья всех цветов, золото да серебро, не один воз пойдет к тебе за нею следом…

— Ну и я в долгу не останусь, — усмехался Кий в ответ. — Не к гультяю беспутному отпустишь дочь свою. Тьму золотых монет ромейских, меха собольи да куньи, мечи неломкие да кольчуги надежные получишь от меня…

Верно заметил Власт, немало сходных обычаев было в ту пору у различных племен антских и славинских. Но при всем том сходстве кое в чем наблюдалась и разница. В одних племенах, как у полян, скажем, за невесту платили выкуп — вено. А в других племенах — наоборот — за невестой давалось приданое. О древлянах же и прочих им подобных, где невест предпочитали утыкать безо всякого сговору, — о тех не пробудившихся еще от давней дикости соседях речь особая…

Долго еще, шутя и не шутя, пререкались Власт и Кий, стараясь не уронить чести и хвалясь один перед другим своими богатствами, хотя каждый разумел при том, что величайшее богатство — сама Белослава. И сие великое богатство славинский князь Власт по своей воле отдавал боевому другу, антскому князю Кию, чтобы тем самым пуще прежнего скрепить выкованный в совместных походах братский союз. Кий рад был такому дару бесценному и рад был тому союзу братскому, ибо, как и Власт, разумел: нету такой великой силы, которая одолела бы антов и славинов, коль скоро они вместе., И — то ли от дум таких, то ли от выпитого меду, то ли от взора невесты своей — проникся добрым душевным расположением к Власту, будто еще одного брата обрел. Спросил участливо:

— А не жалко тебе, друже-княже, такое диво бесценное в чужой род отдавать, отпускать в земли далекие?

— А то! — вскинулся Власт и ответил не таясь: — Еще как жалко! Но знаю тебя, Кий, ведаю силу и славу твою, люб ты мне такой, и для тебя… ни для кого иного, для одного тебя только!., готов отдать чадо свое ненаглядное. Отныне станет она полянской женой, уйдет с тобою на Днепр, к Горам…

— Так ты приходи ко мне на Горы, — от души предложил Кий. — Всегда буду рад тебе. Встретим с честью великой. И с дочерью повидаешься. Как сам пожелаешь, так и приходи.

— Благодарствую. Только не приду я к тебе. Не приду. И не почему-либо, а потому как раз, что там Белослава будет, не моя уже дочь — твоя жена. Отрезанный ломоть! Рука отрубленная! А отрубленную руку не приставишь и кровь из раны ею не уймешь.

— Тогда не руби своей руки, — помрачнел Кий.

— Уже отрубил, — возразил Власт со вздохом. — Иначе и разговору бы не было с тобой. А мое слово всегда одно: что сказал — то бесповоротно! Я не умею, как ромеи, с утра одно вещать, а к вечеру другое. И ты такой же, знаю, потому и люб ты мне… Эх, друже-княже, одному тебе скажу. Никому еще не говорил такого, а тебе — скажу. Внимай!

Кий внимал, а Власт заговорил тихо и задумчиво, будто прислушиваясь к собственным словам и проверяя, верно ли сказал. Так прислушивается гусляр к звучанию струн, когда настраивает их.

— Не знаю, хорошо то или дурно, — говорил Власт, — только я таков. Я ведаю, каков я есть. Никто не ведает, а я ведаю. Теперь и ты ведать будешь… Я ведь не таков, каким кажусь, каким ты меня зришь. Мнишь, артельный я и щедрый? Все так мнят. Но я не таков, нет. Может, оно и негоже, да не мне судить, здесь одни только боги судить могут. Великий бог наш Световид пускай судит…

Немало каменных изваяний четырехликого славянского бога Световида встречал Кий на берегах Истра. Попадались ему такие же изваяния и кое-где в антских землях, к примеру — у росичей. Были когда-то такие и у полян, на Горах… Вспомнил, кто каменный Световид воздвигнут был недавно над могилой славинского княжича Данелки. Немало серебристых ручейков заструилось в темно-русой бороде Власта после того, как погиб славной кончиной его шустрый сын Данелка. Вот когда рука отсеклась и кровь в душе не унялась, поди, до сей поры. А теперь еще руку отрубает сам себе Власт — отдает на сторону любимую дочь Белославу. Так что же, отказаться Кию? Негоже, отказом лишь обидит Власта. Да и сумеет ли отказаться, после того как глянул ему в самую душу, неробко и недерзко, тихий свет ее очей и заверил безмолвно: все будет ладно …