Борис Хотимский - Повествования разных времен

Светлой памяти незаменимой моей

Татьяны Сергеевны Бобковой-Хотимской

Было это давненько, многое с той поры переменилось на нашей земле. Но не все, о ком здесь речь пойдет, ушли за пределы познаваемого, не все они перемерли. Иные — по сей день еще живы среди нас, хоть и не так теперь выглядят, как в описанные времена. А коли живы — стало быть, помнят…

Оно порой полезно — и себе и другим: вспоминать да помнить.

У Реки — старинной казачьей реки, носившей в разные времена различные имена, правый берег высокий, он отражается в воде. А другой берег низкий, в воде не отражается.

На высоком берегу растет пойменный лес, местами деревья подступают к самому обрыву и отгораживают одну от другой прибрежные поляны, поросшие травами столь высокими, что головы́ пешего человека над ними не увидишь. В теплые безветренные сумерки выходят на эти поляны волки. И поют свой вечерний гимн. О том, что волка ноги кормят, что волков бояться — в лес не ходить, что как волка ни корми — все в лес смотрит. И о прочих изобретенных людьми предрассудках. О бесконечных волчьих заботах и о только с виду бесполезной волчьей доле. Сначала басит, как сирена на катере рыбоохраны, рослый седой волк. Затем принимается подпевать ему своим нежным контральто светлоглазая волчица — подруга надежно верная, которую однажды избрал он себе и отвоевал — именно ее, никакую не другую, один раз и навсегда. А вслед за ней подают голос и бурые переярки, детки подросшие, — визгливо подтявкивают. Затем внезапно все обрывается. Будто и не было никакой песни, а так — почудилось только…

Вот что любопытно, кстати. На левом, низком берегу тоже иногда появляются волки, пришедшие из близких отсюда степей. Но с виду они несколько другие: шерсть пожелтее и размерами помельче. Причем, если правобережному лесному волку не составляет особого труда спуститься с обрыва, быстро — задрав остроносую морду — пересечь могучее течение, выбраться на песчаный пляж, отряхнуться от воды и погулять среди ивняка, всюду оставляя следы своих мощных лап, — то степной волчишка предпочитает своего левого берега не покидать. И впрямь, что за радость, едва выбравшись из воды, тут же карабкаться — неведомо зачем — на осыпающуюся под лапами крутизну?

Между прочим, на берегах Реки не только волки различаются. Скажем, если обычная змея, неласково названная гадюкой, на правом берегу — серая, то на левом — исключительно коричневая.

А ведь если вдуматься, подобная разница не только у всевозможной живой твари прослеживается. Ведь и у нас, людей, даже из одного роду-племени, а встречаются и такие и этакие. Как бы «правобережные» и «левобережные», ибо и в нашей общей судьбе есть своя единая Река, у которой тоже два берега — праведный и неправедный… Только, в отличие от упомянутых волков, люди с берега на берег чаще перебираются — в обе стороны, всяк по-своему…

Автофургон и две палатки, одноместная да двухместная, — вот и весь лагерь отряда научной экспедиции — стояли на одной из правобережных полян, над песчаным крутояром, простроченным, будто из крупнокалиберного пулемета, четким пунктиром щурочьих гнезд. Быстрые щурки, посверкивая голубыми перьями под яростным здешним солнцем, во множестве взмывали к небу, исчезали в его высотах и вновь пикировали вниз, к земле.

Научная экспедиция, в состав которой входил, в частности, и этот небольшой отряд, призвана была дать скорые и в то же время достаточно продуманные, достаточно ответственные рекомендации по поводу устройства гослесополосы. Полоса эта — в соответствии с рожденным в те годы великим планом преобразования природы — должна была протянуться как раз вдоль Реки, дабы первой принять на себя удары губительных восточных суховеев. Задумано было, что и говорить, лихо, дерзостно. В полном соответствии с гремевшим в ту пору девизом, призывавшим не ждать от природы каких-либо добровольных милостей, а без промедления и оглядки отнимать у нее все, что только возможно. Силком отнимать, даже не пытаясь договориться по-хорошему. Не узнать получше природу, которая — если вдуматься — человеку не столько мачеха, сколько родная мать. Не спросить ее уважительно, нет, но — покорить, пригнуть, сломить… А природа-то, она ведь и добрая, и щедрая, и не всегда такая уж скрытная. Но на жадное нетерпение, на грубое обращение может, разгневавшись не на шутку, ответить так, что после не обрадуешься…

Работы велись на правом берегу, тоже в степи, которая начиналась за пойменным лесом, сразу поднявшись от его опушки на еще один уступ — местами выше роста человеческого. А купаться в нестерпимую жару ездили на левый берег, там вмиг обсохнешь и еще поджаристее станешь, полежав на нетронутом белесом песочке. Переправлялись на большой плоскодонной бударе. Коллектор Донат — из местных — упирался веслами в плотную волну, лихо табанил, первым выскакивал на бережок. И тут же примечал:

— Глядите, след чудной какой. Большой, а в нем другой, поменьше.

— Прибылый за волчицей топал, — авторитетно пояснял Гуртовой — дипломник-практикант издалека, стягивая с себя купленные на рынке в Городе брезентовые сапоги, пышные бриджи и китель, когда-то белый, с надраенными пуговицами. Одевался дипломник по первой послевоенной моде — как бывалый фронтовик, хотя к недавно отгремевшей войне какого-либо прямого отношения не имел, и вины его в том не было: возрастом не вышел, не успел — ни понюхать, ни послушать. То же, впрочем, и Донат, разве что наряжался попроще — во что придется.

Гуртовой, скинув с себя свое столь боевое одеяние, решительно кидался в воду и, ритмично выбрасывая смуглые руки, вымахивал на середину Реки. Здесь его сносило течение, а он снова и снова возвращался к прежней точке, кувыркался, нырял, орал с удовольствием:

— Ого-гей! Дона-ат! Ла-асточкин! Догоня-а!..

Шофер Ласточкин деловито приступал к стирке комбинезона. Вот он-то был постарше и всю войну — от звонка до звонка, как говорится, — проколесил по фронтовым дорогам, не выпуская баранки из немеющих от напряжения рук. Не считая, правда, тех случаев, когда пришлось оставить в придорожном кювете свою с треском полыхающую трехтонку или с осколками немецкой мины в предплечье и в бедре ждать повторной операции, бессчетных перевязок, переосвидетельствования и выписки — годным к нестроевой.