Юрий Власов - Огненный крест. Гибель адмирала

Великие князья Николай Николаевич, Александр Михайлович и Борис Владимирович — во Франции, там сейчас и Софья с сыном. Судьба уберегла от расправ…

Тот Трепов имел счастье скончаться от сердечного приступа в 1906 г. В смуту девятьсот пятого поднялся до диктатора России — и не выдержал, рухнул.

И князь Мещерский тоже поимел счастье кончить свои дни до Октября семнадцатого, в 1914 г.

Безобразов [6] А. М. Безобразов — его имя последний раз промелькнет в переписке Александры Федоровны с Николаем Александровичем за несколько дней до революции — 24 февраля 1917 г. И все. , Абаза? А черт их знает, где эти пролазы!..

Плеве сразил эсер Егор Сазонов на Обводном канале. Александр Васильевич видел фотографию: от кареты — один остов, от Плеве — пятно крови на булыжной мостовой. Впрочем, могло быть и от лошади или кучера — тот тоже погиб. Бомба вломилась в окошко кареты… Плеве и еще кое-кто рассчитывал воодушевлением войны смыть брожение в обществе. Вышло несколько иначе.

Великого князя Сергея Александровича взорвал эсер Иван Каляев — тоже нечего было хоронить. Елизавета Федоровна приняла монашество.

И только подумать: занимался этим Борис Викторович!..

Дмитрия Сергеевича Сипягина (1853–1902) застрелил С. В. Бал-машев 14(2) апреля 1902 г. Набегал этому террористу с озорным вихром над таким простым русским лицом 22-й год.

Россия! Жить бы, а тут друг на друга с бомбой да пистолетом: даешь лучшую долю!..

А где эта доля… по книгам только и вычисляли. Верили в чернь строк как единственную правду, как пророчества, как непогрешимость, как отпущение грехов и право лить кровь… Искали подобные книги, чтили, прокалились ненавистью. Этому учили книги — ненависти. Вся мудрость сводилась к ненависти. Единственное благо — ненависть и кровь!

Фон Плеве Вячеслав Константинович (1846–1904), безусловно, был храбр. Зная, что за ним, как и за убитым предшественником (Сипягиным), охотятся молодцы Савинкова, прощаясь с кем-либо из своего окружения, имел обыкновение приговаривать: «Если буду завтра жив».

Вячеслав Константинович в клочья был разнесен бомбой, на удивление ловко брошенной Егором Сазоновым (иногда пишут — Созоновым), 15 июля 1904 г. Миг — и ничего больше: ни солнца, ни людей…

После фон Плеве волей монарха министром внутренних дел был назначен 47-летний князь Петр Данилович Святополк-Мирский. Это новому министру принадлежат слова, столь необычные для России: доверие должно лежать в основе взаимоотношений между правительством и обществом.

Обычные, заурядные слова, а для нас диковинные. До нынешних, 90-х годов XX столетия диковинные.

Летом семнадцатого, в пору вынужденного сидения в Петрограде, Александр Васильевич свел знакомство с Савинковым (тем самым, о котором все тот же Меньшиков писал: он «был… мечтой департамента полиции, который из-за него доходил до галлюцинаций»).

Они говорили о болезнях России — дряхлой монархии, порочности абсолютизма бюрократии, связывали Февраль семнадцатого с обновлением; вот только большевики… ничто не может их образумить. Да-а, а вылупилось нечто другое, не звонкая молодая Россия… Мог ли я вообразить, что стану Верховным Правителем России, а Борис Викторович — моим уполномоченным во Франции…

Этот режим Ленина и Троцкого удивительно умеет пускать пыль в глаза. Еще ни в чем не успев, кроме разрушений и убийств, нарек себя великим, самым передовым и справедливым…

«Там, где есть воля, всегда есть и дорога» — с 20 лет это девиз Александра Колчака. Он никогда не изменяет ему. Но сейчас все дороги замкнулись, и нет хода ни вперед, ни в сторону, а назад он не ходит. И теперь уже никакая воля не разведет эти дороги.

«Какое право имел я втягивать в эту кровавую историю Анну — она так молода! Почему не отправил за границу? Мне было хорошо, никого я так не любил, да и не знал, что это, до встречи с ней, — и я увлек ее за собой. Я должен был остановиться, я вдвое старше. Я был счастлив — и ни о чем другом не хотел думать… Ведь до сих пор они не щадили ни женщин, ни стариков. Государя императора убили с женой и детьми, а я? Видит Бог, я не хотел. Я не мог с ней расстаться! Что же я натворил!.. А теперь она в соседней камере…

Раздвинуть бы стены, шагнуть из этой могилы, подняться снова на мостик: одна только гладь моря — и ни лжи, ни парши громких слов, ни предательств — солнце, море и ветер…

Теперь я знаю: где обилие громких слов, там всегда ложь…»

И в самом деле, какой резон везти его едва ли не через всю Россию в Москву: кругом остатки белых войск, банды, разруха, безвластие. Озлобленность и бесчувствие к крови не поддаются разумению, ну нет нервов у людей. Вряд ли красные отважатся — риск велик. Скорее всего, процесс над ним будет здесь… или в Омске. Ведь Омск был столицей движения, но для этого Пятой армии красных еще нужно дотянуться до Иркутска.

И все же этот следовательский намек на большевиков, что за ним?.. За митингами и уговорами эсеров, как правило, следуют длинные ножи большевиков. Если так — жди событий, адмирал. У большевиков свое понимание законности. При любом повороте не дать застать себя врасплох, быть готовым ко всему — издевательствам, казни…

На утреннем и дневном допросах следователи и члены комиссии впервые ссылались на деловые бумаги. И как ссылались — зачитывали целые страницы, все под исходящими и входящими номерами: успели со своей канцелярией.

Какая же глупость: тогда, в Нижнеудинске, все надлежало предать огню! Вот Занкевич — все в печку! Трубчанинов ловок и смел, но чехи доставили их прямо в лапы красных. Похоже, и Апушкина повязали.

От Александра Васильевича не скрывали: в камерах соседнего корпуса — офицеры, — те, что добровольно вызвались сопровождать его из Нижнеудинска, когда предал конвой, предали офицеры штаба и союзники приперли к стене своими каиновыми условиями. Где Занкевич? О нем упоминали, но вскользь.

Надо полагать, офицеров тоже спишут.

Не уйти никому. Смастерили поездочку, союзники…

Самые важные бумаги — у красных! Его исповеди в письмах Анне — все у них! Анна!.. Она рядом или в камере напротив?..

Эх, Апушкин!..

Александр Васильевич сбился с шага и зверем закрутил меж стен. С ним пропадет столько — никто никогда даже не догадается о том, что ему известно и как бы он теперь распорядился! Это нужно тем, кто верит в возрождение России…

При чем тут злоба, месть? Нет, нет, просто ему надо все поставить на свои места. Он столько понял в эти дни. Уйти бы, уйти!..

Александр Васильевич переминается под оконцем, шарит взглядом по стенам. Прижать Анну, сомкнуть объятия — и уйти!

Предали, предали!..

Станут потрясать с трибуны письмами, бумагами. Все, что писал: малейшие сомнения и движения души, планы, изменения планов — все-все в их распоряжении. Александр Васильевич не выдержал и длинно, безобразно выматерился.