Стивен Рансимен - Основание Иерусалимского королевства. Главные этапы Первого крестового похода

Между тем Боэмунд и Роберт Фландрский ехали на юг, не подозревая о том, что его соперник Раймунд едва не взял Антиохию, как и о том, что навстречу ему движутся крупные мусульманские силы, идущие на выручку Антиохии. Примерно в середине месяца Дукак Дамасский выступил из своей столицы во главе немалой армии вместе с атабеком Тугтегином и сыном Яги-Сиана. В Хаме к ним присоединился эмир со своими войсками. 3 декабря они подошли к Шайзару, где узнали, что армия крестоносцев уже недалеко. Они сразу же продолжили путь и на следующее утро наткнулись на врага у деревни Альбара. Они застали крестоносцев врасплох, и Роберт, чья армия несколько опережала армию Боэмунда, едва не оказалась в окружении. Но Боэмунд, увидев, что происходит, оставил основную часть войск в резерве, и те ударили по мусульманам в тот момент, когда они уже думали, что победили. Его вмешательство спасло Роберта и нанесло такие тяжелые потери дамасской армии, что она отступила в Хаму. Но хотя крестоносцы и одержали победу и, более того, предотвратили снятие с Антиохии осады, сами были слишком серьезно ослаблены, чтобы ехать дальше на поиски еды. Они разграбили пару деревень, сожгли мечеть и вернулись к Антиохии почти с пустыми руками.

Своих товарищей они нашли в глубоком унынии. На следующий день после неудачной битвы в ночь на 29 декабря произошло сильное землетрясение, которое ощутили даже в Эдессе, и в тот вечер сполохи северного сияния осветили небо. В последовавшие недели не прекращались проливные дожди и становилось все холоднее. Этьен Блуаский не понимал, почему все так жаловались на ужасную жару в Сирии. Стало ясно, что Господь недоволен своими воинами за их гордость, любовь к роскоши и разбой. Адемар Пюиский приказал поститься три дня; но когда голод уже стоял на пороге, пост мало что мог изменить, а теперь и провал операции по поиску продовольствия обрекал многих на голодную смерть. Вскоре уже от голода умирал один из семерых человек. посланцев в поисках еды рассылали до самого Тавра, где князья Рубениды согласились предоставить крестоносцам что смогут. Некоторые припасы поступали от армянских монахов, обосновавшихся в горах Аманос; а местные армянские и сирийские христиане собрали все съестное, что смогли найти, и принесли в лагерь. Но ими двигало не столько человеколюбие, сколько корысть. Они брали по восемь безантов за поклажу одного осла, а еду по такой цене могли позволить себе только самые богатые воины. Кони страдали больше людей, так что во всей армии в конце концов осталось всего лишь семьсот лошадей.

Более великодушный союзник нашелся на острове Кипр. Епископ Пюиский, который, несомненно, действовал по указанию папы Урбана, упорно старался наладить добрые отношения с сановниками православной церкви на Востоке, к которым относился со всем уважением, и это опровергает ту теорию, будто папа видел в Крестовом походе способ поставить их под свой контроль. Патриарху Антиохийскому, брошенному в узилище, это доброе отношение пока ничем не могло помочь; время от времени тюрки сажали его в клетку и вывешивали за стеной. Но патриарх Иерусалимский Симеон, покинувший свои владения, когда после смерти Ортока оставаться там стало для него слишком рискованно, ныне находился на Кипре. Когда крестоносцы восстановили сообщение, Адемар связался с ним. Симеон не питал симпатий к латинскому обряду, против которого опубликовал трактат с твердым, хотя и сдержанным, осуждением, но был готов сотрудничать с западной церковью ради блага всех христиан. Уже в октябре он вместе с Адемаром составил послание с отчетом о Крестовом походе для всех христиан Запада. Теперь же, услышав о бедствиях Христовой рати, он регулярно стал отправлять ей всю еду и вино, которые мог уделить остров [66].

Посылки с продовольствием от патриарха, даже многочисленные, не могли сильно облегчить общих мучений армии. Из-за голода люди стали дезертировать из лагеря и искать пристанища в более богатых районах или пускались в долгую дорогу домой. Сначала дезертирами были никому не известные рядовые солдаты, но одним январским утром обнаружилось, что сам Петр Пустынник бежал в сопровождении Гийома Плотника. Гийом был авантюристом, который не желал терять времени в безнадежном походе; он уже дезертировал из экспедиции в Испанию, но почему у Петра не выдержали нервы, понять трудно. Беглецов преследовал Танкред и с позором привез назад. Петра, чью репутацию было желательно сохранить, молча простили; а вот Гийома заставили всю ночь простоять в палатке Боэмунда, а утром тот обрушился на него с суровой и грозной отповедью. Гийом поклялся, что больше ни за что не бросит соратников, пока они не дойдут до Иерусалима, но потом все же нарушил клятву. Разумеется, репутация Петра пострадала, но вскоре он получил шанс ее восстановить.

Пока армия с каждым днем редела из-за голода и дезертирства, Адемар посчитал необходимым обратиться к Западу с горячим призывом о помощи. Чтобы придать обращению максимальную убедительность, он составил его от имени патриарха Иерусалимского, предположительно с его согласия. То, как сформулирован призыв, проливает свет на политику Адемара по отношению к восточной церкви. Патриарх обращается ко всем верным христианам Запада как глава епископов, пребывающих на Востоке, греческих и латинских. Он именует себя «апостольским», он грозит отлучить от церкви всякого христианина, нарушившего обеты крестоносца. Это слова независимого понтифика. Адемар никогда не вложил бы их в уста того, кого намеревался подчинить римскому епископу. Каковы бы ни были конечные цели Урбана в смысле управления восточными церквями, его легат не проповедовал идеи папского превосходства. Нам неизвестно, какой отклик патриаршее письмо вызвало на Западе.

В то время как крестоносцы выказывали должное уважение иерархам восточной православной церкви, их отношения с ее приверженцами ухудшались. В начале февраля представитель императора Татикий вдруг покинул армию. Он сопровождал Крестовый поход от самой Никеи с небольшим штатом в основном проводников и инженеров и, по-видимому, находился в добрых отношениях с вождями крестоносцев. В Комане и Коксоне они, как и следовало, передали ему отвоеванные владения, и он в своих донесениях щедро отдавал дань их воинской доблести. В то время его отъезд объясняли разными причинами, но по возвращении в Константинополь он рассказал обо всем сам, и у нас нет оснований ему не верить. По словам Татикия, однажды, когда уже было известно, что тюрки готовы еще раз попытаться освободить Антиохию, Боэмунд вызвал его к себе и под строгим секретом сказал, что другие руководители латинян решили, будто бы это император воодушевляет тюрок, и задумали отомстить за себя, убив Татикия. Татикий позволил ему убедить себя. В самом деле, в армии на тот момент царили такие настроения, что козел отпущения пришелся бы как раз кстати. Кроме того, Татикий считал, что крестоносцам, ослабленным и деморализованным голодом, нечего и надеяться взять великую крепость. Он советовал уморить ее голодом и принудить к сдаче, заняв все крепости, господствовавшие над дальними подходами к Антиохии, но его совет проигнорировали. Поэтому он заявил, что должен вернуться на подвластные императору земли, чтобы организовать более эффективную доставку снабжения, сел на корабль в гавани Святого Симеона и отплыл на Кипр. Дабы показать, что намерен возвратиться, он оставил в армии большую часть своих подчиненных. Но сразу же после его отъезда приверженцы Боэмунда стали убеждать крестоносцев, что Татикий бежал из трусости перед надвигающимся наступлением тюрок, если вообще не из-за открытой измены. Если уж уполномоченное лицо самого императора ведет себя столь позорно, то, разумеется, это освобождает их от всяких обязательств по отношению к империи. Иными словами, Антиохию не надо возвращать Византии [67].