Ион Деген - Рассказы (публикации 2009–2017 годов)

Батальон был самым лучшим не только в полку, не только в дивизии, но и во всём корпусе. И, хотя большое начальство по какой-то непонятной причине недолюбливало гвардии майора и батальону ставили самые гибельные задания, потери у них всегда были меньше, чем в других подразделениях. Комбат тщательно продумывал каждый шаг, каждое действие батальона и щадил солдат.

За несколько дней до Победы комбат получил очередной приказ на атаку. Это было совершенно бессмысленно. Никому эта атака уже ничего не давала. Не подчиниться гвардии майор не мог. Отдавать такой приказ подчиненным было стыдно. И комбат сам возглавил атаку. А ведь мог поступить как любой комбат. Приказать командирам рот и ждать исполнения на командном пункте. Святой был человек! Святой!

Сняла койку у симпатичной бабки почти на самой окраине города. Относительно дёшево.

Она массировала, стараясь отвлечься воспоминаниями. Но восхищение каждой мышцей, наоборот, отвлекало от воспоминаний. Сознании уплывало в неосознанное и непонятное. И объяснения этому не было и не находилось.

В кабине едва слышно звучала «Маленькая Ночная Серенада». Секундная пауза. Новый опус. В течение десяти минут пациент не проронил ни звука. И вдруг обрадовано выдохнул:

— Шуберт. Пиано соната. Аллегро. Понимаешь, ох, как я люблю её!

— Ты музыкант?

— К сожалению, нет. Я шофер автобуса. Понимаешь? Балагула. У меня в автобусе тоже так тихо звучит эта музыка. Даже когда я рассказываю своим пассажирам-туристам всякие байки о том, что они видят из окон моего автобуса.

— Ампутация у тебя в результате ранения?

— Да. Идиотский бой в Бофоре. Может быть слышала?

— Кажется, это в южном Ливане?

— Да. Тридцать лет тому назад. Понимаешь, а мне тогда как раз девятнадцать стукнуло.

Значит, ему сорок девять лет. Выглядит куда моложе. Ровно на десять лет старше меня. Какие мышцы! Как эти выступают из-под широчайших мышц спины! Хоть студентам демонстрируй на лекции по анатомии. Мужчина!

Верка, ты определённо очумела. Ведь никогда ничего подобного не бывало. Мужчина. Пациент он, пациент, а не мужчина! Ты бы ещё Алёшку вспомнила. Мужчину. Единственного в твоей жизни мужчину. Внук бабушки, у которой снимала койку. На два года старше меня. Оказались в одной группе. Все шесть лет, до самых государственных экзаменов пришлось тянуть его, лентяя. Приставал ко мне. Женихался. Но не на ту напал. Я умела постоять за себя. А вот девчонки в нашей студенческой группе, захлёбываясь от восторга, болтали о несказанном удовольствии, о таком, что, ну просто ничего подобного не бывает. Ну, ничего даже самого лучшего.

Мне было не до удовольствий. На втором курсе начала подрабатывать массажем в реабилитации инвалидов Отечественной войны. Жалко было их. Очень образно и точно написал об этих инвалидах мой любимый поэт Борис Слуцкий: «Про кислый дух бракованного теста, из коего повылепили нас». Действительно, бракованное тесто… Порой, массируя несчастного ампутанта, представляла себе, что это мой дедушка, гвардии майор. Что не погиб он, а всего лишь остался без ног. С какой любовью массировала тогда этого несчастного инвалида. Как сейчас.

Возможно, восторженные рассказы девчонок всё же в какой-то мере способствовали тому, что на третьем курсе вышла замуж за Алексея. И любопытство моё неудержимое сказалось. И неуютность оставаться какой-то, отличающейся от других. И без этого неуютность всё время ощущалась. А тут ещё единственная в группе девственница в двадцать лет. Не знать, что оно такое, то самое, что даже во время обычной болтовни доводило девчонок чёрт знает до какого экстаза. Замужество почему-то не объяснило мне этого. Вполне можно было прожить и не познав такого удовольствия. Но ведь жена, хоть Алексей всего лишь посредственный студент и совсем не тот человек, который может стать похожим на дедушку. И вообще трудно было понять, что приводило девчонок в такой восторг. Единственной пользой замужества оказалось только рождение Нины на четвёртом курсе.

Ох, и трудно пришлось бы в течение тех двух с половиной лет, если бы не бабка Алексея. Чудесная старушка!

Нинка, институт, работа массажисткой, да и бабке помочь по дому надо, а институт окончила с отличием. Можно ли иначе? Начала работать участковым врачом, отказавшись от отпуска. А толку? 1996 год. Нет уже Советского Союза. И зарплаты два месяца нет. Спасибо пациентам, подкармливали. Лёшка, не очень напрягаясь, перебивался подсобными работами. Что делать?

Родители и старшая сестра с семьёй из Бендер уехали в Германию. Звали с собой. Понять нельзя, как папа мог поехать в страну, где убили его отца. Как можно жить на содержании потомков убийц отца? Немыслимо.

Сотрудник Сохнута не советовал, а настойчиво уговаривал совершить алию, репатриироваться в Израиль. Я сопротивлялась, объясняла, что Алексей русский, что есть ещё русская бабушка. Но представитель Сохнута убеждал, что всё это не препятствия. Вот так, правда, без бабки в 1997 году прилетели в Израиль. Бабка и сама не хотела ехать. А тут ещё Лёшка не переставал настаивать, что неизвестно, как там всё образуется, а здесь уже как-то крутишься, и домик сохранить следует.

Израиль поразил меня. После горьковского голода и нищеты безграничное изобилие, описать которое способен только Рабле с Золя в тандеме. Предстояли экзамены, чтобы подтвердить диплом и получить разрешение на работу врачом. Алексей сходу отказался от этого. Это тебе не Горьковский медицинский институт. На арапа экзамены не сдашь. Я усиленно учила иврит, готовясь к экзаменам. Все нравилось мне. Но изобилие было не бесплатным. Вот Нина захотела мороженое. Ну, как откажешь ребёнку? Я занималась и стала убирать подъезды, мыла лестницы. А Лёшка целыми днями валялся на диване. За исключением времени, которое стал проводить с этой, как называли деваху, нелегалкой.

Я увидела ёё, толкающую коляску со стариком-инвалидом. Рассказывали, что он чудом выжил в Берген Бельзене. Вот эта девка и приставлена к нему, пусть и нелегалка. Грудастая, с задом, как корма танковоза. Не чета мне, всё ещё такой, словно только что окончила школу, словно и не рожала. Так и отбыл мой законный муж в Россию ровно через год после прилёта в Израиль. С этой с телесами, вынужденной покинуть Израиль.

Воспоминание о Лёшке сейчас вообще не пробуждают никаких эмоций, словно и не было его. Мне и тогда было только обидно, потому что отец вот так бросил четырёхлетнюю дочь. А несколько лет спустя получила письмо с просьбой прислать документ о разводе. Повозилась. Сделала. Послала. Куда денешься? Может грудастая больше подошла ему своей массой. А может быть, ещё восторгами, о которых рассказывали девчонки в их группе. У меня-то ведь не было этих восторгов.