Говард Фаст - Дорога свободы

Наконец, когда глаза у него уже начали слипаться, он разделся и лег на свою мягкую и удобную постель. Матрац был пружинный, и Гидеон несколько раз подкинулся на нем — для пробы: это было все равно, что летать по воздуху. Он заснул, благодаря бога за свою удачу, и во сне создал блаженный мир, в котором он с Рэчел каждую ночь спали на такой кровати.

А на следующий день, долго не колеблясь и не раздумывая и почти не робея, Гидеон отправился к майору Аллену

Джемсу. Миссис Картер почистила и разутюжила ему сюртук, зашила прорехи. Джекоб Картер положил заплатку на левый сапог, в котором уже пальцы выглядывали наружу, и смазал оба сапога каким-то черным салом. Со всей возможной деликатностью Картер намекнул, что клетчатый носовой платок лучше бы спрятать в карман брюк, а не вывешивать на груди, и после долгих уговоров заставил-таки Гидеона надеть одну из своих белых крахмальных рубашек. У Картера у самого их было всего две, он хранил их как драгоценность и надевал только по воскресеньям; но Гидеон полюбился обоим старикам, и они уже обращались с ним, как с сыном.

Они принесли ему в комнату таз с горячей водой, и Гидеон, смывая наросшую за неделю грязь, рассказывал Картеру, чтобы ближе познакомиться, разные случаи из своей жизни, а тот сидел и слушал. Потом Картер, со своей стороны, рассказал ему о Чарльстоне, о неграх и о белых, и о том молчаливом, не сулящем ничего доброго напряжении, которое ощущалось в городе с тех пор, как было объявлено о созыве конвента.

— Говорят, что на одного белого делегата приходится два негра, — сказал Картер. — Да и белые все больше из тех, что здесь зовут белой швалью — которые с Севера понаехали. Беспокойное сейчас время. Да что сейчас — давно уже нет спокойной жизни. Видали вы — всюду солдаты?

— Видал.

— Не люблю этой солдатни, — сказал Картер.

— Почему?

— Да чего они тут сидят? Убирались бы к себе на Север.

— Не будет солдат, не будет неграм свободы, — сдержанно сказал Гидеон. — Не будет конвента.

Картер не стал это оспаривать. Гидеон уже заметил, что маленький сапожник ни во что глубоко не вникал, но сердце у него было доброе и с готовностью отзывалось на чужую нужду. Он был усердный богомолец, и беседа его вращалась по преимуществу вокруг церковных дел.

Перед уходом Гидеон оглядел свой костюм и нашел его весьма приличным: черный сюртук, белая рубашка — тесновата немного, но ничего, сойдет, — черный галстук. Когда на улице люди оглядывались на него, пораженные его ростом, шириной плеч, крупными, правильными чертами лица, он был уверен, что они любуются на его белую рубашку и завязанный узлом длинный галстук.

Майор Джемс был обеспокоен. Мало того что этот учредительный конвент грозил выродиться в какую-то несуразицу, что-то растрепанное и неорганизованное, но еще Чарльстон с каждым днем все больше напоминал пороховую бочку с подожженным фитилем...

Майору Джемсу были хорошо знакомы эти симптомы. Немудрено, — за время этой долгой и жестокой войны он побывал не меньше чем в пяти или шести оккупированных Северной армией городах. Он знал, что город — это живой организм, у которого есть сердце, есть характер, бывают настроения, как мрачные и угрюмые, так и светлые и веселые. Он знал, что всегда можно определить, представляет город опасность или нет, судя по тому, как он реагирует; и как человек, который легко приходит в гнев и гневается бурно и шумно, так и город, который волнуется и кипит от ярости, беспокоил бы майора Аллена Джемса гораздо меньше, чем этот тихий, притаившийся Чарльстон. Слишком много тут было запертых наглухо ставен; слишком много видных людей города уже много дней — целые недели — нигде не показывались. А те, кому по делам или по какой другой причине приходилось выходить из дому, те быстро шли по улице, не глядя по сторонам, и на слова были скупы.

Все это, по мнению майора Джемса, не предвещало ничего хорошего. За этими запертыми ставнями мало ли что могло твориться. Кто знает, сколько в Чарльстоне припрятано ружей? А сколько заряженных пистолетов? Начальник Джемса, полковник Дентон Грэйс, человек, лишенный воображения, сказал ему и ответ: «Бунтовать хотят? Ну и ладно. Они поднимут бунт, — а мы его усмирим, и, по крайней мере, все станет ясно. А вы слишком много пьете и слишком много думаете». Как раз такой ответ, какого можно ожидать от заядлого вояки, неспособного понять заветную мечту майора Джемса — спокойненько провести этот конвент, потихоньку да полегоньку перейти с военных рельсов на мирные, а там, даст бог, получить повышение и шестимесячный отпуск. Юг не нравился майору Джемсу; это была территория врага. Он не доверял ни белым, ни неграм и не понимал ни тех, ни других. К неграм он не

питал никакой симпатии, — он считал их виновниками войны; плантаторов инстинктивно ненавидел, к этому его побуждало воспитание и происхождение — из скромной семьи в Охайо; что же касается белых бедняков-издолыциков, разорившихся мелких фермеров, то он помнил только одно — что они убивали его товарищей, проклятые мятежники!

Но по мере того как собирались члены конвента, являлись к нему и вручали свои мандаты, таяли его надежды на то, что все обойдется благополучно. Какой это был сброд! Какой грязный, грубый, невежественный сброд! Что за дурацкий балаган навязали Югу эти сумасшедшие северные радикалы — Сэмнеры и Стивенсы и им подобные! Бывшие рабы с плантаций, которые шли в Чарльстон пешком, за сто, за двести миль, не подозревая, что туда ходят поезда и что члены конвента имеют право бесплатного проезда; демобилизованные чернокожие солдаты, которые считали себя ровней ему потому, что и они когда-то носили синий мундир и держали в руках винтовку; люди, не умевшие ни читать, ни писать; долговязые белые фермеры из горных районов, которые поддерживали Союз из ненависти к богатым плантаторам; негры-учителя, воображавшие себя учеными, потому что знали азбуку и два правила арифметики, — как же тут удивляться тому, что Чарльстон кипел подавленной злобой!

Майор Джемс начинал склоняться к мысли, что ходячая формула мятежников — «негр — это дикарь с умом пятилетнего ребенка», пожалуй, не лишена справедливости. Это мнение в нем еще укрепилось, когда огромный негр в черном сюртуке, белой рубашке — столь тесной, что она уже начала лопаться по швам, и ветхих, заплатанных штанах, представился ему, как делегат от округа Карвел — Синкертон. Имя негра было Гидеон Джексон; в Чарльстон он пришел пешком. Умеет ли он писать? Свое имя умеет, а больше, пожалуй, и ничего. Умеет ли он читать? Ну, как же. Чем не грамотей — десятка три слов с грехом пополам может разобрать. Понимает ли он свои обязанности как делегата? Обязанности?.. Ну, ладно, скажем иначе: имеет ли он представление о функциях конвента?