Говард Фаст - Дорога свободы

Кардозо пришел к нему на помощь. — Мы любим пышные слова, мистер Джексон, — сказал он с улыбкой. — Когда человек становится законодателем, он тот свой разум, которым привык руководствоваться, прячет в карман и вытаскивает другой, о котором даже и не знал, что он у него есть.

Гидеон кивнул и решил про себя, что в этой компании лучше только слушать да помалкивать. Мистер Райт смотрел мрачно на будущее. Он сказал Кардозо:

— Но ведь это же факт, Фрэнсис, что, по крайней мере, пятьдесят делегатов неграмотны.

Гидеон порадовался тому, что подмышкой у него заткнута сложенная газета. Что они о нем думают и зачем сюда позвали?

— Тем лучше, — сказал Кардозо.

— Бросьте шутки!

— Я готов согласиться с Фрэнсисом, — сказал Нэш. — Что-то не видать, чтобы грамотные много хорошего сделали.

— Ну, это софистика. Главный вопрос в следующем: получилось так, что простые чернорабочие будут принимать участие в составлении конституции. Не говоря уже о том, какое раздражение это вызывает среди белых, но само присутствие этих людей в конвенте представляет весьма реальную проблему. Как они себя поведут?

— Ну, их можно забрать в руки.

— Как вы считаете, мистер Джексон, — лукаво спросил Кардозо, — вас можно забрать в руки?

— Сэр? — Гидеон чувствовал, что весь этот разговор каким-то образом нацелен в него самого. Его смущение начало сменяться гневом.

— Не сердитесь, мистер Джексон, — сказал Кардозо. — Ведь вы были рабом?

— Был.

— И простым чернорабочим?

— Да.

— Как вы понимаете эту самую конституцию? Нет, я серьезно спрашиваю. Вот вы будете ее составлять; чего вы от нее хотите?

Гидеон оглядел своих собеседников — грузного Нэша, гибкого, любезного, как царедворец, Кардозо, упитанного, вкрадчивого Райта, похожего на откормленного слугу в господском доме. И вся эта комната, в которой они сидели, невероятно роскошная на взгляд Гидеона — с мягкими креслами, с чучелом белки в стеклянном ящике, даже с ковром на полу и рисунками пастелью на стенах. Что это за негры, у которых есть все это? И какое отношение к ним имеет Гидеон? Или другие делегаты, пришедшие в Чарльстон пешком в своих грубых рабочих сапогах?

— Не обижайтесь, мистер Джексон, — не отставал Кардозо.

Гидеон кивнул.

— Обижаться? Нет. Спросили, я отвечу. Вы говорите, — делегат не умеет читать, не умеет писать, простой рабочий с плантаций. Это я. Чего хочу от конституции? Может, не того, что вы. Хочу грамоты — для всех, белых и черных. Хочу свободы, чтоб крепко, как железный кол в ограде. Хочу, чтобы никто меня не толкал на улице. Хочу земли, немного, чтоб негр сеял и собирал сам для себя, всю жизнь. Вот чего хочу.

Наступило молчание, и Гидеону стало неловко, как человеку, который вдруг ни с того ни с сего полез на стену, надерзил, наговорил лишнего, и теперь видит, что все это ни к чему. Немного погодя гости поднялись и стали прощаться, Гидеон тоже встал, но Кардозо потянул его за рукав и попросил подождать еще минутку. И когда те трое ушли, он сказал Гидеону:

— Выпейте с нами чаю. Поговорим. Нескладно я это придумал — свести вас с ними, а?

— Ничего, — кивнул Гидеон. Ему хотелось уйти, но он был так сконфужен, что не знал, как начать прощаться. Вышла жена Кардозо, маленькая, очень хорошенькая, шоколадного цвета мулатка. Гидеон рядом с ней казался великаном.

— Вы там, в горах, все такие большие? — спросила она, просто чтобы завязать разговор, но Гидеон, готовый сейчас во всем видеть обиду, хмуро ответил:

— Я не с гор, я из средней полосы.

— Вы посидите еще? — сказал Кардозо. — Нам нужно о многом потолковать.

Гидеон кивнул.

— Тогда взгляните на это вот с какой стороны, — продолжал Кардозо. — Нас тут маленькая кучка — негров, которым посчастливилось быть свободными неграми. И, может быть, мы, к сожалению, несколько оторвались от своего народа. Нас была горсточка, а рабов четыре миллиона. Но для нас книги были открыты, и мы кое-чему научились — хотя в каком-то смысле, поверьте, мы были еще больше рабами, чем вы. А сейчас создалось такое странное положение, с такими неограниченными возможностями, что многие даже не в силах это понять. Союзное правительство, опираясь на военную силу, созданную им за время войны, обращается к населению южных штатов и говорит: стройте новую жизнь. С самого начала. Новую конституцию, новые законы, новое общество. Белые плантаторы воспротивились этому, но они были бессильны. Тогда они вздумали бойкотировать выборы — и в результате негры, бывшие рабы, выдвинули делегатов из собственной среды и послали их в конвент. Знаете ли вы, Гидеон, что мы, негры, имеем в конвенте абсолютное большинство — семьдесят шесть голосов из ста двадцати четырех? И что из этих семидесяти шести делегатов пятьдесят — бывшие рабы? Сейчас у нас тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год, а сколько времени, как мы получили свободу? Сыны Израиля странствовали в пустыне сорок лет.

Помолчав минуту, Гидеон сказал вполголоса: — Когда боюсь, я не говорю из Писания. Я христианин, но когда очень было страшно, взял винтовку, пошел драться за свободу.

— А что станут делать все эти бывшие рабы в законодательном собрании?

— Что делать? Газета говорит: черные дикари, — нет, они не дикари. У них жена, ребенок, любовь в сердце. Они говорят: это хорошо для меня, это хорошо для жены, это хорошо для ребенка — за это голосуют. Они хотят знания. — за это голосуют. Они знают рабство — голосуют за свободу. Они не гордые — возьмите за руку, поведите, пойдут. Но чтоб опять плеткой по спине — нет. Они теперь знают, что это такое — быть свободным.

Кардозо задумчиво проговорил: — Для этого мне понадобится мужество, Гидеон.

— Мне надо было мужество — прийти сюда в конвент.

— Вероятно, так. Расскажите мне о себе, Гидеон.

Но рассказ шел медленно, с запинками; вечер наступил прежде, чем Гидеон его окончил. Горло у него пересохло, он устал до изнеможения. Но перед его уходом Кардозо дал ему две книги: одна была — Гелдон «Основы правописания», другая — Фицрой и Джемс «Английская фразеология». В первый раз у Гидеона были настоящие книги; он так бережно держал их в своих огромных ручищах, словно они были из яичной скорлупы. Потом он что-то припомнил и спросил: — У вас есть Шекспир?

Секунду Кардозо колебался; затем без улыбки подошел к своей маленькой книжной полке, вынул «Отелло» и подал Гидеону.

— Спасибо, — сказал Гидеон.

Кардозо кивнул, а когда Гидеон ушел, сказал своей жене: — Ну что, если бы я засмеялся!.. О господи! А я чуть было не засмеялся. Какие мы, все-таки, скоты!

Гидеон попросил Картера рассказать ему, что он знает о Кардоза. На того произвел большое впечатление тот факт, что Гидеон был принят в доме у Кардозо — человека, стоящего на другой ступеньке общественной лестницы; но Гидеону эти тонкости были недоступны.