Говард Фаст - Дорога свободы

Гидеон пошел дальше по Митинг-стрит, вышел на набережную и направился дальше, к восточной ее части. В те дни Чарльстон, так жестоко пострадавший от войны, вновь приобретал значение как крупный порт. В гавани стояли суда, а над доками у Ист-Бэй-стртт торчал неровный ряд мачт, словно обломанный край старого гребня. Солнце садилось, и когда Гидеон шел вдоль набережной, вода мерцала и переливалась пурпуром в золотом; старый форт Самтер в туманной мгле по ту сторону залива светился, словно волшебная розовая раковина. И вдоль всей набережной с криком вились чайки.

Но все это только усилило уныние Гидеона. Он был голоден, он озяб, денег у него не было ни гроша, и он не знал, где будет спать эту ночь. На Ист-Бэй-стрит он увидел складской двор, заваленный тюками с хлопком. Три тюка легли так, что между ними получилось что-то вроде маленькой пещеры, и Гидеон заполз туда. Самого скромного утешения — спеть песню, промурлыкать себе что-нибудь под нос — и того он здесь был лишен. Он долго лежал без сна, подавленный и несчастный; прошли часы и часы, прежде чем он заснул.

На другой день, рано поутру, он наткнулся на партию негров-грузчиков. Он проходил мимо пристани, где они сидели, поджидая, пока пришвартуется судно, и сюртук Гидеона вызвал у них шумное веселье.

— Эй, дядя! Ты проповедник?

— Дьякон! Уж это точно!

— Где так вывозил свой сюртук? По хлопку катался?

Их гулкий смех и добродушное зубоскальство не произвели действия на Гидеона; он стоял молча, понурившись, глядя, как они жуют кукурузные лепешки с луком и сыром домашнего изготовления; и его отчаяние было так очевидно, что они перестали смеяться, и один сказал:

— Хочешь лепешку, дьякон?

Гидеон покачал головой.

— Работа есть?

Гидеон опять покачал головой.

— Иди к нам, белый хозяин берет всех, платит пятьдесят центов в день.

Гидеон кивнул. Почему бы и нет? Если не хочешь умереть с голоду, надо работать. Многое на свете ему не по разуму — зато у него есть две сильные руки и крепкая, как у вола, спина, — чем он не грузчик? А пятьдесят центов — не малые деньги.

И весь этот день он таскал тюки, позабыв о своих тревогах. Пот лился по его лицу, мышцы вздувались и перекатывались под кожей — и негры начали говорить о нем с уважением:

— Молодчага! Должно, с южных плантаций!

— Видать, что на хлопке работал!

Он снял сюртук, но с правительственными бумагами не решился расстаться. Он переложил их в карман брюк и время от времени ощупывал плотный, хрустящий конверт — это его успокаивало.

На время будущее перестало существовать, и Гидеон отдался работе, как глубокому, целительному отдыху. В полдень грузчики предложили ему поесть с ними, но Гидеон из какой-то гордости отказался. К вечеру они закончили работу; Гидеон устал и был голоден, как медведь, но зато теперь у него было пятьдесят центов. Вместе с двумя грузчиками, Джо и Гарко, он пошел в харчевню возле Кэмберлендстрит, где старуха-негритянка готовила отменное блюдо из вареного риса, креветок и земляных груш, перемешанных вместе. За десять центов она навалила ему тарелку с верхом да прикинула два кукурузных початка. Гидеон ел доотвала. Хорошо было иметь деньги, купить себе еды, наесться досыта; у Гидеона стало тепло на сердце. Джо хотел потом пойти к одной женщине, особе покладистого нрава и не строгих правил, и предложил Гидеону пойти вместе. Но тот только покачал головой. Это вдруг вернуло его к действительности, заставило вспомнить о Рэчел и о своей беседе с братом Питером и вновь задуматься над тем, куда приведет его неведомый и трудный путь, на который он вступил.

В этот же вечер Гидеон как-то вдруг понял, что страх его нелеп и что явиться к майору Аллену Джемсу и предъявить ему свой мандат будет самым простым и естественным поступком. Впоследствии он часто старался вспомнить, что вызвало в нем эту перемену и когда она произошла — тогда ли, когда он купил за пять центов газету и с гордостью сунул ее подмышку или когда он вошел в дом мистера Джекоба Картера, где ему дали ночлег; которое из мелких событий этого вечера сделало его другим человеком?

Джекоб Картер был сапожник, работящий и почтенный человек, который много лет подряд откладывал гроши, чтобы купить себе свободу. Он выкупился давно и еще до войны и все военные годы жил в Чарльстоне как свободный негр. На окраине города у него был домишко из четырех комнат, и теперь он повесил над дверью записку: «Принимаю на пансион делегатов конвента». Газетчик, у которого Гидеон купил газету, рассказал ему об этом и объяснил, как найти дом Картера; он называл Гидеона «сэр» — может быть, просто потому, что тот купил у него газету, но как бы то ни было, это весьма подняло упавший дух Гидеона.

Пока он разыскивал Картера, уже стемнело. Гидеон постучал. Дверь приоткрылась, в щель брызнул желтый луч света, выглянуло женское лицо, и два глаза подозрительно уставились на Гидеона.

— Что надо?

— Простите, мэм, — проговорил Гидеон. — Мне надо ночлег. Я видел — на двери записка. Это дом Картера?

— Да. А вы кто?

За ее спиной появился мужчина; он немного шире растворил дверь и несколько менее подозрительно оглядел Гидеона.

— Меня звать Гидеон Джексон, сэр. Делегат.

— Делегат?

— Угу. — Гидеон вдруг ощутил жгучий стыд, вспомнив о своем костюме. — Старое платье, — пробормотал он. — Не успел купить городское. Я из деревни.

Картер улыбнулся.

— Входите.

Может быть, именно встреча с Картерами, первыми горожанами, открывшими перед ним свой дом. и освободила Гидеона от страха. Ему отвели маленькую, но чистую комнатку, в которой была кровать с ватным тюфяком — до сих пор Гидеон спал только на соломе, — а на столе стояла самая настоящая керосиновая лампа. Все это великолепие и еще еда два раза в день предоставлялись ему за два доллара в неделю. Гидеон, было, усомнился, хватит ли его делегатского жалованья на такие расходы, но Картеры посмеялись над его простотой и заверили его, что правительство будет платить делегатам уж никак не меньше пяти долларов в неделю, а то и все десять.

Картеры были пожилые люди, притом бездетные. Все страшные военные годы и два послевоенных, когда действовали жестокие «черные кодексы», они всеми силами боролись — и подчас для этого нужно было немалое мужество — за то, чтобы, не роняя достоинства, сохранить свое скромное положение свободных негров и домовладельцев. Но в то время как другие свободные негры с высокомерным презрением относились к безграмотным черным делегатам, вроде Гидеона, вчерашним рабам с плантаций, Картеры принимали их как родных.

Этой ночью в собственной комнатке, весело освещенной желтым светом лампы, Гидеон вступил в единоборство с газетным текстом. Он и раньше видал газеты, но читать их никогда не пробовал. Шрифт был мелкий, отчего чтение подвигалось еще медленней, чем всегда; Гидеон подолгу держал палец на одном и том же слове, разбирая его по буквам, до тех пор, пока ему не удавалось либо понять его, либо догадаться о его смысле. Чаще всего слова так и оставались разрозненными словами, не складываясь в связную мысль: слишком многих Гидеон не понимал, слишком много оставалось незаполненных пробелов. Все же он кое-как разобрал передовицу о конвенте, издевательскую статью, в которой негров сравнивали с мартышками, а будущий конвент — с цирком, зоологическим садом и сборищем обезьян. Он увлекся корреспонденцией о кораблекрушении и, хотя и с пропусками, все же прочитал сообщение о зверствах, совершенных неграми в разных концах штата: он только удивился, почему сам никогда не слыхал о таких случаях.