Говард Фаст - Дорога свободы

— Да кто он был такой, твой прадед?

— Ах ты, глупый негр, вот уж подлинно темнота. Да кто же он мог быть, как ты думаешь? Мою-то фамилию ты знаешь? Ну-ка, сообрази.

Но их меткий огонь привлек внимание клановцев. Две или три сотни винтовок начали бить по крыше. Пули ударяли в карниз, щепки летели в лица лежавшим; после десяти минут такого обстрела Ганнибал Вашингтон с беззвучным вздохом уронил голову на приклад своего спенсера. Уил Бун толкнул его, потом, яростно ругаясь вполголоса, стал стрелять раз за разом, так что винтовка накалилась у него в руках. Но немного погодя и она умолкла.

Их похоронили между флигелями за баррикадой, где стояли коровы, лошади и мулы. Никто не плакал; люди стояли молча, с сухими глазами, с угрюмыми, до странности постаревшими лицами; даже у детей лица были как у стариков. Брат Питер прочитал из псалмов: «В горести воззвал я ко господу, и он услышал меня». Слушая его, глядя на мертвых, Гидеон думал о том, что не помнит такого времени, когда не было Ганнибала Вашингтона, когда рядом, верным спутником всей его жизни, не шел этот маленький негр, похожий на гнома, черный, как уголь, кроткий, спокойный, мужественный; человек с огромным достоинством; мастер на всякое дело; всеобщий советчик, которому все поверяли свои горести, обиды и сомнения. А теперь он лежал в теплой Каролинской земле, рядом с белым, чьим прадедом был Даниэль Бун.

Стрельба продолжалась всю ночь, но на рассвете вдруг стихла. Наступила необыкновенная тишина. В тишине люди сели к столу за завтрак. В тишине Джеф стоял над маленьким краснолицым клановцем, глядя, как тот умирает, так и не узнав ни его имени, ни откуда он, ни какие побуждения привели его в Карвел.

В тишине на поляну вышел Бентли с белым флагом в руках и крикнул: — Можно подойти?

Ему никто не ответил. Он продолжал медленно итти к дому, не доходя пятидесяти ярдов остановился и стал выкрикивать то, что ему надобно было сказать. В Карвеле есть врач, Джеф Джексон. Старый доктор Лид уже неделю пьет без просыпу, от него никакого толку. У них, у клановцев, есть раненые. У одного перебита нога, раздулась, как бревно, надо ее отрезать, не то он умрет. Так вот, не придет ли Джеф Джексон к ним оказать помощь их раненым? Они дают слово, что отпустят его назад.

Абнер Лейт поглядел на Гидеона, и тот с горькой усмешкой сказал: — Видишь, они нас понимают. Они знают нас лучше, чем мы их.

Бентли ушел. На веранду вышел Джеф. — Слышал? — спросил его Гидеон. Джеф утвердительно кивнул. — Да ну их к чорту, — сказал Абнер Лейт. — Пускай подыхают.

— Если этот сукин сын еще раз сюда явится, — проговорил Франк Карсон, — я вгоню ему пулю в глотку.

— Я пойду к ним, — сказал Джеф.

Гидеон схватил его за плечо и так дернул, что Джеф повернулся кругом. — Дурак! — закричал он. — И это мой сын! Да ты что, совсем уж ничего не понимаешь? До сих пор не понял, что мы имеем дело не с цивилизованными людьми? Не с таким противником, какого ты себе представляешь? Они хотят нас уничтожить! Они не люди в нашем понимании этого слова. Их обещания ничего не стоят. Добра и зла для них не существует. С ними нельзя говорить разумно, у них извращенный ум! Вот именно потому, что мы их не понимали, потому, что мы были дураками, воображали, что они подчиняются тем же правилам, что и все люди, преподносили им как на серебряном блюде честь, законность и справедливость, вот поэтому мы и сидим тут! Поэтому они и взяли верх! Поэтому все честные люди на Юге запуганы и затравлены или сбиты с толку!..

— Я пойду туда, — сказал Джеф. — Я врач. Я дал клятву лечить, исправлять то, что люди разрушают.

— Нет, — оказал Гидеон. — Я потерял одного сына. Но тот, по крайней мере, понимал. Он знал, против кого мы боремся.

— Тебе придется меня убить, чтобы удержать здесь, — тихо проговорил Джеф.

— Так суди же меня бог... — начал Гидеон, но Абнер Лейт оказал: — Пусть его идет.

Джеф кончил ампутацию, и раненого унесли; он был почти без сознания, только слабо стонал. Вытирая руки, Джеф заговорил, обращаясь к кучке любопытных, наблюдавших за операцией:

— Теперь ему нужен только покой. Природа уж сама, сделает свое дело. Когда отмершая ткань начнет отходить, швы легко будет снять. Сперва нужно попробовать, осторожно потянуть нитку, очень осторожно, потому что это очень больно. Если она выходит легко, значит — процесс заживления в основном закончен. Теперь лечить его может любой врач. Только бы не было заражения, сейчас это главная опасность...

Джеф устал: доска посреди поля под палящим солнцем — мало подходящее место для операции. А оперировал он по меньшей мере десятерых. Он устал. — Ну, теперь я пойду, — сказал он.

— Сэр!

Джеф, нагнувшись, запирал свой чемоданчик; он поднял глаза на того, кто это сказал. Это был широкоплечий, загорелый человек; он держал руку на рукоятке своего револьвера.

— Я сказал, что я теперь пойду.

— Сэр.

Джессон Хьюгар, стоявший рядом с шерифом Бентли, проговорил: — Ты доктор, Джексон. Такая уж вышла промашка — позволили тебе стать доктором. А когда негры становятся докторами, то и получается вот такая дьявольщина как сейчас.

Джеф секунду смотрел на него, потом защелкнул замок чемоданчика, поднял его и двинулся прочь. Широкоплечий загородил ему дорогу.

— Сэр, — сказал он.

— Чего вы от меня хотите? — спросил Джеф.

— Я хочу, чтоб ты вел себя, как тебе полагается, черная скотина! Говори «сэр», когда обращаешься к тем, кто выше тебя!

Джеф поглядел на него со смешанным чувством удивления и любопытства. Он испытывал также и страх, и отвращение. Но сильнее отвращения и страха было холодное любопытство, как бы не зависимое от всех остальных его чувств; желание понять этого человека, понять связь между ним и тем, что говорил Гидеон, между ним и всем чудовищным безумием, происходившим в Карвеле.

— Вы хотите, чтобы я сказал вам «сэр»? Да?

— Да.

Джеф кивнул. — Сэр, — сказал он. Потом добавил: — С вашего позволения, сэр, я теперь пойду.

Бентли захохотал. — Ты не пойдешь, Джексон, — сказал Джессон Хьюгар.

— То есть, как это?

— Да так. Не пойдешь — и все.

— Завтра тебе там уже нечего будет делать, Джексон, — вставил Бентли. — Оставайся уж тут.

Джеф смотрел на них: любопытство все еще было в нем сильнее страха. Для научного мышления нет бессмысленных явлений. Все имеет свои причины, свою логику. — Я пришел сюда, — сказал он, — потому что считал своим долгом помогать раненым и больным. Понятно это вам? Я пришел потому, что вы просили меня прийти. Как врач, я не мог вам отказать. Как же вы можете требовать, чтобы я остался?

— Сэр, — крикнул широкоплечий. — Сэр, сукин ты сын, черная скотина!

Джеф покачал головой. — Я ухожу, — сказал он. Он оттолкнул широкоплечего, сделал шаг — и последнее, что отдалось в его сознании, которое в тот же миг перестало быть сознанием, был страшный, оглушительный взрыв. Он рухнул наземь, подмяв под себя чемодан, а широкоплечий, глядя на него, сказал: