Дмитрий Агалаков - Дар из глубины веков

– Завидую вам, – наполняя очередной бокал портвейном, кивнул Изенбек. – Черной завистью завидую, Юрий Петрович!

Именно в тот самый вечер, когда мастерская Изенбека пропиталась папиросным дымом да так, что глаза щипало, и выпито было немало, они заговорили о прошлом Руси. И Миролюбов решил поделиться самым сокровенным. Открыть душу! Прежде он никому об этом не рассказывал в полной мере. Так, оговорками. Мол, интересуюсь прошлым Родины, и все. Боялся, что ему скажут: а кто ты такой, что взялся за подобную тему? Откуда выискался? Но воистину надо пережить великое потрясение, потерять все самое дорогое и выжить, чтобы уже не бояться ничего. И вот он стал рассказывать Изенбеку о своем проекте – о будущей книге, которая должна была перевернуть понимание всей русской истории.

– Знаете, Федор Артурович, я ведь все свободное время от службы посвящаю изучению древностей славянства, – в этот день он пил вместе с Изенбеком, решил позволить себе. – Да только не в России мы, увы! Приходится основываться на собственных записях, своих находках, на лекциях лучших русских умов. Я пытаюсь заглянуть очень далеко: куда дальше времен Кирилла и Мефодия, Владимира Красного Солнышка. Но далеко не все разделяют мою точку зрения о древности русского рода. А зря! Норманнская теория вот уже двести пятьдесят лет душит русскую историю, аки змей алчный и коварный. А я иду против течения. Буду писать «про древнюю русину», «про русину землю», так она звалась в летописях, «про хату русу», «про карпат гору», «про русу степовую», то бишь степную, скифскую, «про князя Кия», «про Киев-град». Желание есть – и превеликое! Вот только отсутствие оригинальных источников препятствует заглянуть в прошлое моего народа.

– А у меня есть такой источник, – наполняя бокалы портвейном, с вызовом усмехнулся Изенбек. Он закурил папиросу, кивнул: – Самый что ни на есть оригинальный источник!

– Откуда?

– Из самого сердца древней Руси, из-под Харькова.

– Покажите, Федор Артурович! – вспыхнул Миролюбов.

И вдруг разом остыл. Мало ли чего не скажет сильно выпивающий человек? Да еще мало интересующийся историей России. Откуда у него что-то истинно ценное?

– Что, не верите? Думаете, приврал полковник Изенбек?

– Почему сразу так? – смутился Миролюбов.

– По глазам вижу, – сколько бы не выпил Федор Изенбек, он всегда оставался проницательным. С таким поди поспорь! – Сейчас сами увидите…

И он поднялся с кресла, заляпанного краской, и полез в шкаф, порылся там и вытащил на свет божий зеленый военный мешок.

– Освободите стол, – приказал он.

Миролюбов не осмелился ослушаться хозяина дома. Изенбек положил мешок в центр стола, распустил бечеву и широко отвернул края мешка.

Перед Миролюбовым лежали горкой дощечки – сантиметров тридцать пять на пятнадцать каждая, толщиной около сантиметра. Они были древними, побуревшими от времени, края их крошились. Дощечки были испещрены таинственным шрифтом, который был похож и на руны, и на черты и резы, где-то на греческий, на готский, но более всего на санскрит, потому что текст проходил под верхней строкой. На полях то и дело возникали головы зверей.

– Как интересно, – пробормотал Миролюбов, взял первую доску и стал разглядывать ее. – Тут надо быть специалистом… Откуда у вас эта древность?

Пока Миролюбов рассматривал дощечки, Федор Изенбек опрокинул свой стакан.

– Выпейте – расскажу.

Миролюбов улыбнулся неожиданному требованию и выпил свой стакан до дна – даже капли для верности вытряхнул на язык.

– Вот это дело, – кивнул полковник.

И, вновь наполнив стаканы портвейном, заняв кресло, он рассказал историю 1919 года про имение Задонских, про убитых хозяев, разгромленную библиотеку и ящик с досками.

– Я вам уже говорил, что был в археологической экспедиции и получил кое-какую подготовку. Помню, как осколки этих дощечек, когда я подошел к столу, трещали у меня под сапогами. (Миролюбов слушал его, затаив дыхание.) Их было много больше! Тогда я сразу определил, что этим дощечкам сотни лет!

– Сотни?! – Миролюбов подался вперед, едва не разлив портвейн. – Да это какое-то древнейшее письмо! Архаическое! Но оно и не чужое нам, Федор Артурович, – он отставил стакан. – В сущности, если присмотреться, то некоторые слова понять можно, – приглядываясь к буквам, пробормотал Миролюбов. – «Земля наша стары… да идем куда невесть…» Прочитал ведь. И с ходу. – Он с жадность разглядывал первую взятую табличку. – Это и не греческий, и не латинский. И не семитское письмо. Но и не санскрит, хотя так похож! Оно читается нами, мной, человеком отчасти подготовленным, но не филологом. Неужто докириллическое письмо? – Миролюбов взглянул на Изенбека. – Быть такого не может? Хотя, о чем я, наоборот: может! И должно быть так! Целая русская цивилизация была до греков с их грамотой! Гардарика – «Страна городов»! Так ее называли в своих песнях скандинавы. Скальды их! От Новгородской земли до Киева была эта страна! Змиевы валы ее окружали! Не взялась же она из ниоткуда, верно, Федор Артурович? А коли была цивилизация с городами, то отчего же письма у них не должно было быть? – Он легонько махнул табличкой. – К примеру, такого? Только невероятно, что именно я держу эти деревянные страницы в руках. Человек, который мечтал о такой находке…

Изенбек усмехнулся на размечтавшегося гостя. Вдруг тень легла на лицо Миролюбова.

– А вдруг измышление чье-то? Подделка? – В голосе его прозвучало отчаяние. – Мало ли мастеров бывает!

– Нет-нет, – покачал головой Изенбек. – Это очень старая вещь. И скорее всего, береза. В ней большое количество серебра. Предки были мудрыми! В бересте продукты хранятся в десятки раз дольше. Оттого и доски эти сохранились…

– Но как были сделаны эти надписи?

Изенбек пожал плечами:

– Их могли выжечь или прорезать, а потом прорези засыпать углем и покрыть слоями воска. Их могли пропитать медом, воск и мед тоже способствуют консервации. Мед был главным компонентом раствора мумификации в Древнем Египте. Мумии хранятся тысячи лет! Три, четыре! Из хрупкой плоти! А тут – дерево. И мы говорим о тысячи с небольшим лет. Может быть, о полутора тысячах.

– Почему не больше?

– Думаете, я не изучал их? Еще как изучал! Насколько мне позволяла моя скромная эрудиция. На одной из этих дощечек я обнаружил упоминания о князьях Аскольде и Дире. Они жили, как вы знаете, в девятом веке нашей эры. Их убили варяги Рюрика. Стало быть, дощечки писались во время или чуть позже их княжения.

– Но посмотрите, Федор Артурович, таблички все разные. Я говорю о том, что разнится почерк. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – кинул Изенбек. – У меня глаз – алмаз! – Он усмехнулся. – Ястреба, художника! Я сразу заметил, что их писали скорее всего разные люди и в разное время. Эти дощечки – своеобразная древняя библиотека. От которой и остался только этот мешок! Но их могли писать и разные люди и в разное время. У нас в имении стоял буфет – целый гроб! – времен Екатерины! Я прятался в нем мальчишкой. И сундук времен Петра Первого! Кованый! И что вы думаете, Юрий Петрович?