Кузьма Абрамов - Сын эрзянский

— Если вы будете катать снег, как сейчас, горку не сделать и за неделю, — сказал с досадой Степа.

Близнецы с усмешкой переглянулись.

— Значит, через неделю ты и получишь таташку подержать, — решительно заявил Петярка.

В первый раз в своей жизни Степа почувствовал не обиду, а презрение, и он так взглянул на близнецов, что они невольно попятились. Степа, круто повернувшись, пошел к своей избе. Дойдя до неоконченной снежной бабы, он остановился, постоял немного, подумал и принялся ее доделывать.

Накануне отбытия артели, с которой уходил и Дмитрий со своим соседом, сыном старика Кудажа, Марья затопила баню. Ей помогала Кудажева сноха. В бане дымно, у обеих женщин глаза покраснели и полны слез, то ли от дыма, то ли от горечи разлуки. Управившись, женщины присели отдохнуть, Марья — на опрокинутое корытце, Кудажина сноха — на толстые поленья. Сидели молча. Говорить не о чем, печаль у них одна. Баню они натопили жарко, воды нагрели много, пусть мужчины в дорогу помоются и попарятся вволю. Кто знает, есть ли там на Волге бани? Перед тем как уйти, женщины намочили в корыте два веника — дубовый и березовый, пусть парятся, кто каким захочет. Пол бани подмели. Чтобы не было угара, верхнее окошечко оставили открытым.

Баня стояла на берегу реки. От двора Кудажей к ней вела узенькая тропинка. Женщины направились по ней. Марья шла впереди.

— Скажи своим мужикам, пусть не спешат в баню. Там еще угарно, да и дым не весь вышел, — посоветовала она соседке.

— Наши не очень-то разбирают, угарно или нет. Они и в избе никогда не угорают, — отозвалась та.

К вечеру стало подмораживать. Затвердевший снег хрустел и рассыпался под ногами. Солнце только что скрылось за сосновым лесом, и над его темными зубцами разгоралась вечерняя заря, окрашивая нижние кромки облаков в золотисто-оранжевый цвет. Ночью опять предвиделся морозец. Тропа привела женщин к Кудажевым воротам. Они по своему обыкновению остановились здесь ненадолго.

— В молодости и я горевала, как ты, когда Дмитрий в первый раз ушел с отцом на Волгу. А потом привыкла, — сказала Марья и вздохнула. — Теперь вот опять подошло время расставаться, и снова надо привыкать.

— В жизни, Марья уряж, и без того мало радостей, для чего еще расставаться.

— От добра наши мужики не пошли бы на край света, нужда гонит, — сказала Марья и медленно пошла по тропе дальше, к двору Назаровых. Дойдя до их избы, она легонько ударила ладонью по наличнику и, помедлив, крикнула:

— Дядя Назар, париться идите, баня истопилась.

Наконец Марья дошла до своего двора. У жителей небольшого поселка, кроме этой тропинки, других дорог нет. Она тонкой цепочкой связывает их три двора. На лошадях ездят очень мало. Если кому-либо раз в неделю и придется поехать в лес за дровами или в город, на базар, то след этой поездки закрывает первая же метель. Но с тропинкой метели не справиться, по ней часто ходят.

В избе Марья сказала мужу:

— Иди скорее, Охрем уже ушел.

Степа у двери ожидал, когда соберется отец. Васенина старшая дочь, Наташа, пока они готовились в баню, светила лучиной. Здесь, в поселке, не очень-то придерживались старинных обычаев и огонь зажигали не по времени года, а когда была в нем надобность. К тому же здесь не было вздорного Никиты-квасника, любившего соваться в чужие дела.

Было уже темно, на небе тускло светились звезды. Степа бежал по тропе за отцом, задрав голову вверх и поминутно спотыкаясь. Отец подшучивал над ним:

— Ты, Степа, как неподкованная лошадь.

— Это я смотрю на звезды, потому и спотыкаюсь. Много их рассыпано по небу. По-твоему, сколько?

— Откуда я знаю, сынок, ведь их никто не считал.

— А далеко они от нас?

— Кто знает, ведь на них никто не лазил...

В бане нестерпимая жара. На полке парятся старики Назар и Кудаж. Охрем поддает им пару. Плеснет из ковша на раскаленные камни печи и скорее опускается на корточки. Мужики помоложе — двое Кудажевы, сын Назара со своими близнецами — сидели в предбаннике, в ожиданье, когда напарятся те двое. Степа, желая блеснуть перед своими недругами, юркнул за отцом в баню. Но как только за ним захлопнулась дверь, он едва не задохнулся. Горячий пар ударил ему в лицо и грудь, у него сперло дыхание. Он быстро опустился на колени и подполз к двери. Здесь все же было полегче дышать. В бане стоял густой пар. На подоконнике еле мерцал язычок светильника. Как ни было жарко, Степа все же стерпел, не вышел в предбанник к этим близнецам. Дядя Охрем для него чуть-чуть приоткрыл дверь, в щель повеяло свежим воздухом. Двое стариков наконец напарились, опустились с полков, взяли ведро и пошли к проруби обливаться холодной водой. Дмитрий помыл Степе голову, поднял его на полок, раза два-три хлопнул веником и оставил его там одного. После стариков здесь еще было довольно жарко, но уже терпимо.

В баню наконец вошли все, кто до этого отсиживался в предбаннике. Близнецы с удивлением уставились на Степу, сидевшего на полке с таким видом, будто ему все нипочем.

— Михал, посмотри-ка, Стригун чего вытворяет. Знать, не боится жары.

— Чего бояться, давай и мы, — предложил Михал, но первым не сунулся, подождал, пока полезет брат.

Однако им троим недолго пришлось побыть на полке, кто-то плеснул на раскаленные камни шайку воды, и горячий, обжигающий пар устремился вверх. Ребята кубарем скатились на пол и выскочили в предбанник.

Полки ни на минуту не пустовали... Мужчины поднимались туда один за другим. Дмитрий парился три раза, потом облился холодной водой у проруби и стал одеваться. Степа уже оделся. Домой они шли втроем, с Охремом. В избе их ожидал ужин, мужчины сели за стол, женщины ушли в баню. Когда они вернулись, Степа уже не слышал, он спал на полатях.

Ночью, когда легли спать, Дмитрий говорил жене:

— Степу заставь пахать, Иваж в его годы уже пахал, как взрослый. Посей побольше конопли. Луговая земля в самый раз для нее... Если, бог даст, удастся мне заработать денег, расплатимся с долгами и купим осенью парочку овец на племя. Здесь скотину держать можно... Когда подойдет время косить сено, позови Иважа.

— У него теперь своя семья, свои заботы, — заметила Марья.

— От нас еще не отделился, вот когда отделится, тогда у него будет своя семья...

Степа проснулся рано, но мать с отцом уже были на ногах. Степа часто думал о том, когда они спят? Вечером, когда он укладывается спать, мать сидит за прялкой, отец плетет лапти, когда же утром он поднимает с подушки голову, мать уже хлопочет возле печи, а отец во дворе кормит скотину. Сегодня он встал пораньше, чтобы проводить отца. Сел на краю печи, принялся разыскивать свои онучи. Вечером он кладет их всегда в одно место, а каждое утро ищет по всей печи. И все из-за Наташки. Она спит на печи и ночью раскидывает онучи. Наташа спит вдоль трубы, прямо на голых кирпичах. В головах у нее скомкан старый зипун. В руках тряпичная кукла.