Валентин Пикуль - Избранные произведения. I том

Кто мы? Откуда мы? Куда нас тащат эти усталые клячи?

— Ваше превосходительство, очнитесь… Уже и Нарва!

— Нарва? — проснулся Апраксин. — У, как быстро приехали.

— Здесь заночуем. А завтра будете уже в Питере… Гайдук откинул ступеньки на карете, лакеи с факелами в руках осветили большую лужу. Запахнув плащ и подтянув за ушки ботфорты, фельдмаршал прыгнул на мостовую, пошагал к ратуше. Там его ждали удобные покои, а в толстых каменных стенах пылали жаркие камины. Апраксин переоделся в беличий халат, велел готовить ужин. Все ушли, оставив его одного…

Из боковой двери почти неслышно, словно дух, выступила фигура человека, и цепкие пальцы сжали плечо фельдмаршала.

— Не надо звать адъютантов, — сказали Апраксину прямо в ухо. — Они уже не придут… По указу ея императорского величества, осударыни кроткия сердцем Лисавет Петровны ты арестован, фельдмаршал… Вот теперь — встань!

И он встал. И затрясся. И зарыдал:

— Хочу предстать пред светлые очи осударыни… Желаю истинную правду о несчастном походе единой ей высказать! Его толкнули в темь боковой ниши:

— Правду будешь сказывать пред инквизицией российской! Где бумаги твои лежат? Письма где воровские? Кто приказал тебе армию русскую бесчестно за Тильзит отвести?..

Если причин постыдной ретирады не понимали солдаты, то в Петербурге даже не хотели в это верить. До Тильзита — да. Конференция соглашалась на тактический отвод армии до Тильзита (Ведь следовало спасти больных и раненых!). Но Апраксин разрушил мощный механизм боевой армии, он превратил тактический отход своих частей в несуразное бегство; он даже не бежал — удирал!..

Императрица еще не оправилась после «падения» в Царском Селе. Число жертв в этой войне от нее скрывали. И со всей осторожностью доложили Елизавете об отходе армии Апраксина на зимние квартиры.

— Далеко ль бежали? — спросила она подавленно.

— Да кто куды… казаки — те аж в Великие Луки поспели.

— Супостаты! — заплакала Елизавета. — Воры!.. Меня уж не жалеют, ладно. Так хоть бы честь-то воинскую поберегли.

Жила она в каком-то полусне. «Только бы ныне не помереть, — призналась как-то Воронцову. — Хочу видеть у ног своих все знамена Фридриховы! А умри я сейчас — и мой наследник знамена эти вас целовать приневолит…» По стеночке, по стеночке она выбиралась из спален, тащилась к столу на разбухших ногах. Садилась, как старуха, — медленно.

— А где Серж Строганов? — спрашивала.

— Изволил ночевать сей день в Ораниенбауме.

— А Нарышкин где?

— Тоже к молодым отъехал.

— Что они так спешат карьер при молодых делать? Я ведь еще не померла. Я ведь еще императрица…

Эстергази при свидании с Елизаветой стал жаловаться на канцлера Бестужева, который торопит банкира Вольфа со скорейшим прибытием нового посла Англии, на смену удаленному Вильямсу.

— Ваш двор, — говорил он, — войны с двором Сент-Джемским не ведет, но вражда в политике определилась ясно. И я, ваше величество, как посол союзной вам державы, желал бы приуготовить вашу чуткую душу к справедливому подозрению…

Она не дала ему договорить — махнула рукой, отпуская.

— Потерпите, сударь, — отвечала Елизавета послу загадочно. — Я ведь тоже не за печкой родилась — все понимаю. А скоро мы избавимся ото многих подозрений сразу…

Между тем великая княгиня Екатерина Алексеевна, почуяв, что при дворе творится неладное, стала ссылаться на близость родов и затворилась в скорбном уединении. За окнами Китайского дворца кружились ворохи желтых листьев, от Кронштадта наплывала на материк сиреневая мгла. Кутаясь в платок, Екатерина забавлялась чтением Брантома…

Озябший Понятовский доскакал до Ораниенбаума, бросил на лугу лошадь, постучал в дверь трижды. И еще раз — отдельно.

— Что с тобою, друг мой? — удивилась Екатерина. Понятовский был бледен, прянично-круглое лицо его заострилось, мокрые пряди кудрей прилипли ко лбу.

— Я видел канцлера, — сообщил, озираясь. — Он велел успокоить тебя: Апраксина предупредили, и… Апраксин сжег! Все сжег!

— А разве?.. — пошатнуло Екатерину.

— Да! — оглушил ее ответ. — Фельдмаршал арестован. Великий инквизитор уже выехал под Нарву, чтобы снять первый допрос. А теперь надо ждать, что отточат топор на шею канцлера…

Екатерина струсила перед расплатой. Но вдруг погладила свой выпуклый живот и собралась с духом:

— Мое спасение — во мне самой! И меня не тронут. Кто осмелится? Отныне я удаляюсь от мира!.. — закричала она. — Я ничего не знаю. Я ничего не видела… Пусть они расхлебывают сами! Я только мать наследника престола российского, а вот здесь (она сильно хлопнула себя по животу) уже имеется дополнение к древнему дому Романовых. И, выпроводив Понятовского, она с иронией добавила:

— Спасибо тебе, мой верный Пяст!

Затихло все… Дипломатия лениво прокисала в незначительных интригах, когда из Франции в Петербург вернулся кавалер де Еон, и маркиз Лопиталь встретил его словами:

— О, вот и вы, моя крошка… Вы что-нибудь понимаете?

— Я, видно, недалек от истины: не случись тогда припадка с императрицей в Царском Селе — и Пруссии уже не стало бы в этом году. Мало того, французам не пришлось бы краснеть и за этот проклятый Россбах… Апраксин — только пешка, исполнитель чужой зловредной воли! Кстати, Понятовский еще здесь?

— Да при чем здесь этот фат?

— Понятовского надо выбросить из России, как выбросили Вильямса: именно через его руки проходит связь канцлера с великой княгиней. И даже дальше — вплоть до Берлина!

— А вы знаете, у Екатерины скоро должен быть ребенок. И вот императрица, дабы упрочить коалицию против Фридриха, желает, чтобы король Людовик крестил младенца из дома Романовых!

— Вы, маркиз, сказали ей, что это невозможно?

— Напротив, я уже обещал Елизавете, что так и будет.

— Но как же можно обещать за… короля?

— Король — мужчина! А разве мужчина вправе отказывать женщинам в их просьбах, пусть даже неловких?

Де Еон, как первый секретарь посольства (к тому же облеченный «секретом короля»), не слишком-то считался с маркизом и поспешил повидать венского посла Эстергази… Австрийский магнат половину дня просиживал в серной бане. Красные, как скорлупа вареных раков, громадные язвы испещряли тело знатного аристократа.

— Вас не удивляет, — спросил он, — странное совпадение между припадком Елизаветы и отступлением армии Апраксина?

— Об этом говорят всюду, — усмехнулся де Еон. — Штопать брюссельские кружева сапожной дратвой не всегда удается…

Эстергази чуть не выскочил из ванны:

— А вы попробуйте доказать императрице, что Бестужев ей не верен! Елизавета привыкла к нему, как к негодной собаке, которую держат за старую верную службу. Гнев императрицы можно вызвать только одним обстоятельством…