Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Но прямо сейчас он больше всего беспокоился о родителях. Берни так гордился тем, что его приемный сын учится в Кембридже — он рассказал об этом доброй половине Ист-Энда, — и он будет просто раздавлен, если Ллойд уедет, не получив степень. А Этель придет в ужас при мысли, что ее сына могут ранить или даже убить. Обоих его новость страшно расстроит.

Были и другие проблемы. Как ему добраться до Испании? В какой город ехать? Как он заплатит за билет? Но на самом деле останавливало его лишь одно.

Дейзи Пешкова.

Он говорил себе, что это глупо. Он встречался с ней два раза. И она даже не особенно им интересовалась. Что было правильно с ее стороны, потому что они не подходили друг другу. Она была дочерью миллионера и светской пустышкой, считающей разговоры о политике скучными. Ей нравились парни вроде Малыша Фицгерберта, и уже одно это означало, что Ллойду она не подходит. И все же он не мог выбросить ее из головы. Мысль о том, что, уехав в Испанию, он потеряет всякую возможность вновь увидеться с ней, наполняла его сердце печалью.

Мэйфэр, два-четыре-три-четыре.

Он стыдился своей нерешительности, особенно вспоминая прямую целеустремленность Ленни. Не один год Ллойд говорил о том, что надо бороться с фашизмом. А теперь появилась возможность делать это. Как он мог не поехать?

Он прибыл в Лондон, на Пэддингтонский вокзал, доехал на метро до Олдгейта и по Натли-стрит вдоль рядов домов дошел до того, где появился на свет. Он вошел, открыв своим ключом. С самого его детства здесь ничего особенно не изменилось, единственное, что появилось нового, — это телефон на маленьком столике возле вешалки для шляп. Это был единственный телефон на их улице, и соседи относились к нему как к общественной собственности. Рядом с аппаратом стояла коробочка, куда они складывали деньги за звонки.

Мама была на кухне. Она уже надела шляпу, собираясь на собрание партии лейбористов — куда же еще? — где ей предстояло выступать, но тем не менее поставила чайник и сделала ему чай.

— Как там дела в Эйбрауэне? — спросила она.

— На эти выходные приехал дядя Билли, — сказал Ллойд. — На дедушкиной кухне собрались все соседи, как при средневековом дворе.

— Дедушка с бабушкой здоровы?

— Дедушка выглядит как всегда. Бабушка постарела… — он помолчал. — Ленни Гриффитс хочет поехать в Испанию сражаться с фашистами.

— Вот как? — Она неодобрительно поджала губы.

— Я вот думаю, не поехать ли мне с ним. Как ты думаешь?

Он предполагал, что она будет против, но такой реакции не ожидал.

— Черта с два ты поедешь! — яростно сказала она. Этель не разделяла отвращения своей матери к подобным словам. — Чтоб ты не смел даже думать об этом! — она с грохотом опустила чайник на кухонный стол. — Я родила тебя в муках, я тебя растила, обувала-одевала, послала учиться — я прошла через все это не для того, чтобы ты сгинул на какой-то чертовой войне!

Он опешил.

— Вовсе не обязательно я должен там сгинуть. Но я мог бы пойти на риск — во имя того, во что вы учили меня верить.

К его изумлению, она разрыдалась. Она редко плакала — на самом деле Ллойд и припомнить не мог, когда она плакала в последний раз.

— Мам, ну не надо! — сказал он, обнимая ее за вздрагивающие плечи. — Ничего же еще не случилось.

На кухню вошел Берни, приземистый человек средних лет с лысой головой.

— Что тут у вас происходит? — сказал он. Вид у него был несколько испуганный.

— Прости, пап, это я расстроил маму, — сказал Ллойд. Он отступил, давая Берни обнять Этель.

— Он едет в Испанию! — вскричала она. — Его убьют!

— Давайте успокоимся и обстоятельно все обсудим, — сказал Берни. Он был обстоятельным, практичным человеком, в практичном темном костюме и в практичных, много раз чиненных башмаках с практичными толстыми подошвами. Вне сомнения, именно поэтому народ и голосовал за него: он был политиком, представлявшим Олд-гейт в Совете Лондонского графства. Своего родного отца Ллойд никогда в жизни не видел, но он не мог себе представить, что мог бы любить родного отца больше, чем любил Берни, который, хоть и приемный отец, был очень добр к нему и всегда готов утешить и дать совет, а приказывал и наказывал крайне редко, относился к нему так же, как к своей родной дочери Милли, не делая различий.

Берни усадил Этель за кухонный стол, и Ллойд налил ей чаю.

— Однажды я подумала, что мой брат погиб, — сказала Этель. По ее щекам все еще текли слезы. — Тогда к нам на Веллингтон-стрит пришло много телеграмм, и их должен был разносить этот несчастный мальчишка-рассыльный, он ходил от дома к дому, вручая мужчинам и женщинам эти листки, где было сказано, что их сыновья или мужья погибли… Бедный мальчишка, как его звали? Кажется, Джерент… Но для нас у него телеграммы не было, и я, гадкая женщина, благодарила Бога, что погибли другие, а не наш Билли!

— Никакая ты не гадкая, — сказал Берни, гладя ее по плечу.

Из своей комнаты спустилась Милли, сводная сестра Ллойда. Ей было шестнадцать, но выглядела она старше, особенно когда на ней было — как сегодня вечером — элегантное черное платье и маленькие золотые сережки. Она проработала два года в олдгейтском магазине дамского платья, но, поскольку она была умной и честолюбивой, несколько дней назад нашла работу в шикарном универмаге Вест-Энда.

— Мам, что случилось? — сказала она, посмотрев на мать. Говорила она с акцентом кокни.

— Твой брат собрался ехать в Испанию, чтоб его там убили! — вскричала Этель.

Милли с упреком взглянула на Ллойда.

— Что ты тут наговорил? — Милли всегда готова была напуститься на старшего брата, которого все так любили — на ее взгляд, незаслуженно.

— Ленни Гриффитс из Эйбрауэна собирается в Испанию, сражаться с фашистами, — ласково и терпеливо ответил Ллойд, — и я сказал маме, что думаю, не поехать ли мне с ним.

— Скажешь тоже! — с отвращением буркнула Милли.

— Я думаю, туда так просто и не попадешь, — Берни подошел к делу, как всегда, практично. — В конце концов, там в полном разгаре гражданская война.

— Я могу поездом доехать до Марселя. Барселона не так далеко от французской границы.

— Восемьдесят или девяносто миль. К тому же идти пешком через Пиренеи будет холодно.

— Но из Марселя в Барселону должны ходить корабли. По морю там не так далеко.

— Это правда.

— Берни, прекрати! — воскликнула Этель. — Ты говоришь так, словно обсуждаешь, как быстрей добраться до Пиккадилли. Он же собирается на войну! Я этого не допущу!

— Вообще-то ему двадцать один год, — сказал Берни. — Мы не можем ему запретить.

— Я отлично знаю, сколько ему лет!

Берни взглянул на часы.

— Нам пора на собрание. Главная речь — твоя. Сегодня-то Ллойд в Испанию не поедет.