Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Пока еще — нет.

Когда вошел пастор Охс, она сразу увидела, что он сломлен. Перемены были ужасающие. Он медленно подошел к аналою с опущенной головой и поникшими плечами, вызвав озабоченные перешептывания. Он произнес молитвы без чувства, потом прочитал проповедь по книге. Карла уже два года работала медсестрой и узнала у него симптомы депрессии. Она догадалась, что ему тоже нанесли визит из гестапо.

Она заметила, что фрау Охс и пятерых детей на обычных местах в первом ряду не было.

Когда спели последний гимн, Карла поклялась, что она не сдастся, хоть ей и было очень страшно. Все-таки у нее есть помощники: и Фрида, и Вернер, и Генрих. Вот только что они могут?

Вот если бы у нее было неопровержимое доказательство того, что нацисты это делают… У нее самой не было сомнений, что они уничтожают инвалидов: в результате последних действий гестапо это казалось ей очевидным. Но убедить других без конкретных доказательств она не могла.

Как же их получить?

После службы она вышла из церкви с Фридой и Вернером. Отведя их в сторонку от родителей, она сказала:

— Я думаю, нам надо получить доказательства происходящего.

Фрида сразу же поняла, что она имеет в виду.

— Мы должны поехать в Акельберг, — сказала она. — Нужно побывать в госпитале.

Вернер предлагал это с самого начала, но они решили тогда начать расследование здесь, в Берлине. Теперь Карла снова вернулась к этой идее.

— Нужно будет получить разрешения на поездку.

— А как нам это сделать?

Карла щелкнула пальцами.

— Мы же обе входим в клуб велосипедистов «Меркурий»! Они получают разрешения на велосипедные поездки в выходной день. — Это было как раз в духе нацистов: физические упражнения на свежем воздухе для молодежи.

— А мы сможем проникнуть внутрь больницы?

— Можем попытаться.

Вернер сказал:

— Я думаю, вам следует оставить эту затею.

— Что ты имеешь в виду? — ошарашенно спросила Карла.

— Совершенно ясно, что пастор Охс напуган до полусмерти. Это дело очень опасное. Вас могут посадить в тюрьму, пытать… А Курта с Акселем все равно не вернуть.

— Ты что, хочешь, чтобы мы прекратили все это? — воскликнула она, изумленно глядя на него.

— Вы должны прекратить. Ты говоришь так, словно Германия — свободная страна. Да вас просто убьют, обеих!

— Мы должны рискнуть! — сердито сказала Карла.

— Я в этом не участвую, — сказал он. — Ко мне тоже приходили из гестапо.

Карла немедленно заволновалась.

— Ох, Вернер! И что было?

— Пока что лишь угрозы. Если я буду продолжать задавать вопросы, меня отправят на фронт.

— Ох, слава богу, что хоть не хуже…

— Да и это достаточно плохо.

Девочки несколько секунд помолчали. Потом Фрида сказала то, о чем Карла подумала:

— Но ведь это важнее твоей работы, ты должен понимать…

— Не говори мне, что я должен понимать! — ответил Вернер. Он говорил сердито, но Карла догадалась, что на самом деле ему стыдно. — Это ведь не твое будущее поставлено на карту, — продолжал он. — И с гестапо ты пока что не встречалась.

Это Карлу потрясло. Она думала, что знает Вернера. И была уверена, что он относится к этому как она сама.

— Вообще-то встречалась, — сказала она. — Они забрали папу.

— Ах, Карла! — в ужасе воскликнула Фрида и обняла ее за плечи.

— Мы не можем выяснить, где он, — добавила Карла.

Вернер сочувствия не проявил.

— Тогда тем более ты должна понимать, что нельзя им противостоять! — сказал он. — Тебя тоже могли бы арестовать, если бы инспектор Маке не считал, что девчонки угрозы не представляют.

Карла едва не заплакала. Она уже готова была влюбиться в Вернера, а он оказался трусом.

— Значит, ты говоришь, что не поможешь нам? — сказала Фрида.

— Да.

— Потому что хочешь остаться на своей работе?

— Это бессмысленно! Вам с ними не справиться!

Его трусость и пораженческие взгляды Карлу разозлили.

— Но мы же не можем просто мириться с тем, что это происходит!

— Открытое противостояние — это безумие. Есть другие способы с ними бороться.

— Как? Работать медленно, как советуют в этих листовках? Это не помешает им убивать детей-инвалидов!

— Но выступать против правительства — это самоубийство!

— А все остальное — трусость!

— Еще не хватало, чтобы меня судили две девчонки! — сказал он и с гордым видом отошел.

Карла пыталась сдержать слезы. Не могла же она расплакаться на виду у двух сотен человек, стоявших на солнышке вокруг церкви.

— Я думала, он не такой, — сказала она.

Фрида тоже была расстроена, но еще и сбита с толку.

— Он действительно не такой, — сказала она. — Я его всю жизнь знаю. Происходит что-то еще, что-то такое, о чем он нам не рассказывает.

Подошла мама Карлы. Она не заметила слез на глазах у Карлы, что было необычно.

— Никто ничего не знает! — с отчаянием сказала она. — Я пыталась выяснить, где может быть твой папа.

— Мы не оставим попыток, — сказала Карла. — У него ведь были друзья в американском посольстве?

— Знакомые. Я уже их спрашивала, но у них пока нет никакой информации.

— Завтра спросим снова.

— О господи, наверное, сейчас миллион немецких женщин в такой же ситуации, как я…

Карла кивнула.

— Мам, пойдем домой.

Они медленно пошли в сторону дома, не разговаривая, каждая со своими собственными мыслями. Карла злилась на Вернера, еще больше — за то, что так ошиблась в нем. Как она могла заинтересоваться человеком, который оказался таким слабым?

Они добрались до своей улицы.

— С утра пойду в американское посольство, — сказала Мод, когда они подошли к дому. — Буду ждать в вестибюле хоть весь день, если потребуется. Буду их умолять сделать хоть что-нибудь. Если они действительно захотят, то смогут послать полуофициальный запрос о родственнике министра английского правительства… О! А почему у нас дверь открыта?

Карла первым делом подумала, что им снова нанесли визит гестапо. Но на обочине не было черного автомобиля. А в замке торчал ключ.

Мод шагнула в прихожую и вскрикнула.

Карла вбежала следом за ней.

На залитом кровью полу лежал человек.

Карла смогла удержаться от крика.

— Кто это? — спросила она.

Мод опустилась рядом с ним на колени.

— Вальтер… — сказала она. — Вальтер, что они с тобой сделали?

Тогда Карла увидела, что это ее отец. Его так страшно избили, что его едва можно было узнать. Один глаз распух, рот — сплошной громадный синяк, все волосы — в засохшей крови. Одна рука неестественно вывернута. На груди пиджака — пятна от рвоты.

— Вальтер, скажи хоть что-нибудь, — просила Мод, — скажи что-нибудь!

Он приоткрыл разбитый рот и застонал.

Карла подавила рвущиеся из груди истерические рыдания — профессионализм взял верх. Она взяла подушку с дивана и положила ему под голову. Принесла воды с кухни и налила чуть-чуть ему на губы. Он глотнул и снова открыл рот, ожидая еще. Когда ему было, по-видимому, достаточно, она пошла в его кабинет, достала бутылку шнапса и дала ему несколько капель. Он проглотил и закашлялся.