Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

— Я съезжу за доктором Ротманом, — сказала Карла. — Омой его лицо и дай ему еще воды. Только не пытайся его двигать.

— Да, да… Скорее! — сказала Мод.

Карла выкатила из дома свой велосипед и помчалась. Доктору Ротману уже нельзя было заниматься врачебной практикой — евреи не имели права быть врачами, но тайком он продолжал лечить бедняков.

Карла гнала как сумасшедшая. Как отец попал домой? Наверное, его привезли в машине и оставили на обочине, а там он уже сам смог добраться до прихожей и потом упал в обморок…

Она доехала до дома Ротманов. Как и ее собственный, их дом был в плохом состоянии. Большинство окон было разбито евреененавистниками. Дверь открыла фрау Ротман.

— Отца избили, — выдохнула Карла. — Гестапо.

— Сейчас мой муж придет, — сказала фрау Ротман. Она обернулась и громко позвала: — Исаак!

Спустился доктор.

— Господин фон Ульрих, — сказала фрау Ротман.

Доктор взял стоявшую у двери хозяйственную сумку. Поскольку ему запретили заниматься лечением, он не мог носить ничего напоминающего медицинский саквояж, поняла Карла.

Они вышли из дома.

— Я поеду вперед, — сказала Карла.

Подъезжая к дому, она увидела, что мама сидит на ступеньках и плачет.

— Доктор идет! — крикнула Карла.

— Поздно, — сказала Мод. — Твой папа умер.

Володя стоял возле универмага «Вертхайм», на краю Александерплац, в половине третьего. Он несколько раз обошел все вокруг, высматривая среди людей тех, кто мог быть переодетым в гражданскую одежду полицейским. Он был уверен, что «хвоста» за ним не было, но нельзя было исключить возможность, что его узнает проходящий мимо агент гестапо и задумается, что ему здесь нужно. Людное место, где проходят толпы, — хорошее место, но не идеальное.

Правдива ли информация о нападении? Если да, то Володе недолго оставаться в Берлине. Придется попрощаться с Гердой и Сабиной. Скорее всего, он вернется в штаб разведки РККА в Москве. Ему страшно хотелось провести хоть немного времени с семьей. У сестры Ани родились близнецы, а он их ни разу не видел. Да и отдохнуть бы не помешало. Работа под прикрытием означала постоянный стресс: избавляться от слежки, встречаться тайком, вербовать агентов и опасаться предательства… Сейчас он бы охотно поработал годик-другой в штабе — в том случае, конечно, если Советский Союз столько протянет. Или же его могли послать в другую зарубежную командировку. Ему хотелось в Вашингтон. Всю жизнь он мечтал увидеть Америку.

Он вынул из кармана комок смятой оберточной бумаги и бросил в урну. Без одной минуты три он зажег сигарету, хоть и не курил. Он аккуратно бросил в урну зажженную спичку так, чтобы она попала в середину комка оберточной бумаги. И пошел прочь.

Через несколько секунд кто-то крикнул: «Пожар!»

Как раз тогда, когда все вокруг смотрели на горящую урну, ко входу в магазин подъехало такси — обыкновенный черный «мерседес 260-D». Из него выскочил красивый молодой человек в форме лейтенанта ВВС. Пока лейтенант расплачивался с водителем, Володя сел в машину и хлопнул дверцей.

На полу такси — где водитель не мог его заметить — лежал журнал «Нойес фольк», нацистский журнал расовой пропаганды. Володя поднял его, но читать не стал.

— Какой-то идиот поджег урну с мусором, — сказал таксист.

— Отель «Адлон», — сказал Володя, и машина тронулась.

Володя быстро пролистнул страницы журнала и убедился, что внутри спрятан коричневый конверт.

Ему страшно хотелось его открыть, но он сдержался.

Возле отеля он вышел из такси, но внутрь не пошел. Вместо этого он прошел через Бранденбургские ворота и направился в парк. На деревьях появлялась новая ярко-зеленая листва. Был теплый весенний день, и в парке было полно гуляющих.

Журнал словно жег Володе руку. Он нашел неприметную скамеечку и сел.

Потом он раскрыл журнал и под его прикрытием открыл коричневый конверт.

Он вынул листок бумаги. Это был второй экземпляр отпечатанного под копирку документа. Копия была бледновата, но читаема. Заголовок гласил: «Директива № 21. План «Барбаросса».

Фридрих Барбаросса был немецкий император, который в 1189 году возглавлял третий поход крестоносцев.

Текст начинался так:

«Германские вооруженные силы должны быть готовы, еще до завершения войны против Англии, разбить Россию стремительной операцией».

Володя заметил, что хватает воздух ртом. Это была бомба. Токийский посол был прав, а Сталин ошибался. И Советский Союз был в смертельной опасности.

С сильно бьющимся сердцем Володя посмотрел в конец документа. Подпись — «Адольф Гитлер».

Он просмотрел страницы в поисках даты — и нашел ее. Вторжение планировалось на 15 мая 1941 года.

Рядом была карандашная приписка, сделанная почерком Вернера Франка: «Сейчас дата изменена на 22 июня».

— О господи, ему это удалось, — сказал Володя вслух. — Он подтвердил информацию о нападении.

Это все меняло.

Он встал со скамейки и пошел назад к советскому посольству — передать им эту новость.

В Акельберге не было железнодорожной станции, поэтому Карла и Фрида доехали до ближайшей, в десяти милях от Акельберга, и, сойдя с поезда, сели на свои велосипеды.

Они были в шортах, свитерах и практичных сандалиях, а волосы заплели в косички. Они выглядели как члены «Союза немецких девушек», «Бунд дойчер медель», или просто «БДМ». Девушки из этого союза часто ездили на велосипедах по выходным. Чем они там еще занимались, кроме езды на велосипедах, — особенно по вечерам на спартанских турбазах, где они останавливались, — было предметом частых обсуждений. Мальчишки говорили, «БДМ» расшифровывалось как «Беби, дай мне».

Карла и Фрида посмотрели карту и поехали из города по направлению к Акельбергу.

Карла думала об отце постоянно — каждый час каждого дня. Она знала, что ей никогда не перебороть того ужаса, какой она почувствовала, когда нашла его так страшно избитым, умирающим. Она плакала целыми днями. Но вместе со скорбью она чувствовала другое: ярость. Она не будет просто горевать. Она будет что-то делать.

Мод, убитая горем, сначала пыталась отговорить Карлу ехать в Акельберг.

— Мой муж умер, мой сын — в армии, я не хочу, чтобы рисковала жизнью еще и дочь! — рыдала она.

После похорон, когда ужас и истерия уступили место более спокойному и глубокому чувству скорби, Карла спросила ее, что бы выбрал отец. Мод долго думала. И лишь на следующий день она ответила:

— Он бы хотел, чтобы ты продолжала борьбу.

Мод было тяжело это сказать, но они обе знали, что это правда.

У Фриды подобного спора с родителями не было. Ее мать, Моника, когда-то была влюблена в Вальтера и, когда он умер, была сражена горем; однако она пришла бы в ужас, если бы узнала, что собирается сделать Фрида. А Людвиг, ее отец, запер бы ее в подвале. Но они поверили, что она просто едет кататься на велосипеде. В крайнем случае они могли бы заподозрить, что она встречается с каким-нибудь неподходящим мальчиком.