Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

— Пока цел, — ответил он.

Она разжала руки.

— Ну, как ты?

— Получше многих.

— Но ты же не в этой хлипкой форме был зимой в России?

— Я стянул шубу с мертвого русского.

Она села за стол. Там уже сидела Ада. Эрик сказал:

— Ты была права. В смысле про нацистов. Вы были правы.

Ей было приятно, но она не очень понимала, что он имеет в виду.

— В каком смысле?

— Они убивают людей. Ты говорила мне. Папа тоже говорил, и мама. Простите, что я вам не верил. Простите. Прости, Ада, я не верил, что они убили твоего бедного маленького Курта. Теперь я знаю.

Это была большая перемена.

Карла спросила:

— Что заставило тебя так изменить мнение?

— Я видел, как они это делали в России. Они хватали всех известных в городе людей, считая, что они должны быть коммунистами. И всех евреев тоже. Не только мужчин — и женщин, и детей. И стариков, совсем дряхлых и неспособных никому причинить вред… — по его щекам потекли слезы. — Обычные наши солдаты этим не занимаются, для этого есть специальные группы. Они увозят пленных за город. Иногда к карьеру или какой-нибудь шахте. Или заставляют тех, что помоложе, вырыть огромную яму. А потом…

Он замолчал, но Карле нужно было, чтобы он договорил.

— Что — потом?

— Кончают их, по дюжине сразу. По шесть пар. Иногда муж и жена идут вниз, держась за руки. Малышей женщины несут на руках. Стрелки ждут, пока пленные не окажутся на нужном месте. И тогда стреляют.

Эрик вытер слезы грязным рукавом гимнастерки.

— Бах — и нет, — сказал он.

В кухне долго стояла тишина. Ада плакала. Карла была потрясена. Только Мод сидела с каменным лицом.

Наконец Эрик высморкался и достал сигареты.

— Ну и удивился я, получив отпуск и билет домой! — сказал он.

— Когда тебе надо ехать назад? — спросила Карла.

— Завтра. Я здесь всего на двадцать четыре часа. И все равно мне завидуют все приятели. Они бы все отдали, чтобы провести день дома. Доктор Вайсс сказал, что у меня, должно быть, друзья наверху.

— Так и есть, — сказала Мод. — Это Хоаким Кох, юный лейтенант, он работает в Военном министерстве и приходит ко мне брать уроки игры на рояле. Я попросила его добиться для тебя отпуска… — Она взглянула на часы. — Через несколько минут он придет. Он очень привязался ко мне, думаю, ему не хватает материнского внимания.

«Черта с два материнского!» — подумала Карла. В отношении Мод к Хоакиму не было ничего материнского.

Мод продолжала:

— Он такой наивный. Сказал нам, что на восточном фронте 28 июня начнется новое наступление. И даже назвал его кодовое название: операция «Блау».

— Дождется он, что его застрелят, — сказал Эрик.

— Хоаким не единственный, кого могут застрелить, — сказала Карла. — Я рассказала кое-кому о том, что узнала… И теперь меня попросили как-то уговорить Хоакима достать план операции.

— Боже милостивый! — потрясенно воскликнул Эрик. — Да это же настоящий шпионаж, вы здесь в большей опасности, чем я на восточном фронте!

— Не волнуйся, я просто не могу себе представить, чтобы Хоаким сделал это.

— Не будь так уверена, — сказала Мод.

Все посмотрели на нее.

— Может, он и сделает это — для меня, — сказала Мод. — Если правильно попросить.

— Он настолько наивен? — сказал Эрик.

— Он влюблен в меня, — с вызовом сказала она.

— А… — сказал Эрик. Ему стало неловко при мысли, что кто-то влюблен в его мать.

— Но все равно мы не можем этого сделать! — сказала Карла.

— Почему? — спросил Эрик.

— Потому что при победе русских ты можешь погибнуть!

— Я так и так могу погибнуть.

— Но в этом случае мы поможем русским тебя убить! — Карла заметила, что ее голос от волнения сорвался на крик.

— И все же я бы хотел, чтобы вы это сделали, — яростно сказал Эрик. Он сидел, опустив взгляд на клетчатую кухонную клеенку, но видел то, что происходило за тысячу миль отсюда.

Карла почувствовала смятение. Если он хотел , чтобы она это сделала…

— Но почему? — сказала она.

— Я вспоминаю тех людей, что спускались в карьер, держась за руки… — И он так крепко стиснул пальцы, что могли появиться синяки. — Я готов рисковать жизнью, если мы сможем положить этому конец. Я хочу пойти на этот риск — мне тогда будет не так тяжело думать о себе и о своей стране. Пожалуйста, Карла, если сможешь — пошли русским этот план.

И все равно она колебалась.

— Ты уверен?

— Я тебя умоляю.

— Тогда я сделаю это, — сказала Карла.

Томас Маке велел своим ребятам — Вагнеру, Рихтеру и Шнайдеру — обращаться с Вернером как можно лучше.

— Вернер Франк — лишь лейтенант, но он из подчиненных генерала Дорна. Я хочу, чтоб у него сложилось наилучшее впечатление о нашей группе и нашей работе. Никакой ругани, никаких шуток, никакой еды и никакого рукоприкладства — во всяком случае, без действительной необходимости. Поймаем шпиона коммунистов — можете его отделать как следует. Но если не поймаем — я запрещаю вам хватать кого-нибудь просто для развлечения! — Обычно он смотрел на такие вещи сквозь пальцы: ведь это заставляло людей бояться вызвать неудовольствие нацистов. Но Франк мог оказаться чистоплюем.

Вернер на своем мотоцикле появился у главного управления гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе точно в назначенное время. Все забрались в патрульный фургон с вращающейся антенной на крыше. Машина была так набита радиотехникой, что в ней было не повернуться. Рихтер сел за руль, и они поехали по городу. Был ранний вечер — время, когда шпионы предпочитают отправлять врагу сведения.

— Интересно, почему именно в это время? — спросил Вернер.

— У большинства шпионов есть постоянная работа, — объяснил Маке. — Это часть прикрытия. Поэтому днем они ходят в какую-нибудь контору или на завод.

— Ну конечно, — сказал Вернер. — Никогда об этом не задумывался.

Маке беспокоило, что они могли вообще ни на кого не набрести. Его приводила в ужас мысль, что вину за потери, которые немецкая армия несла в России, возложат на него. Он из кожи вон лез, но за усердие Третий рейх не награждал.

Иногда бывало, что прибор не регистрировал сигналов вообще. В иные дни сигналов было два или даже три, и Маке приходилось выбирать, какой источник искать, а на какие не обращать внимания. Он был уверен, что в городе работает не одна сеть шпионов и они, наверное, не знают о существовании друг друга. Он пытался делать невыполнимую работу не годными для этого инструментами.

Они были возле Потсдамской площади, когда поймали сигнал. Маке узнал характерный звук.

— А вот и «пианист», — сказал он с облегчением. Он хотя бы сможет показать Вернеру, что оборудование работает. Кто-то передавал группы цифр, по пять в группе, одну за другой. — Советская разведка пользуется шифром, в котором пара цифр обозначает букву, — объяснил Маке Вернеру. — Так, например, 11 может обозначать «А». Передают их группами по пять просто потому, что так принято.