Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

— У меня есть мясо.

— Отлично! — Хорошие отбивные ценились даже в привилегированном доме Володиных родителей.

— А Ковалевы уехали.

Эта новость была еще лучше. Как многие москвичи, Зоя жила в квартире не одна. У нее было две комнаты, а кухню и ванную приходилось делить с другим ученым, доктором Ковалевым, у которого были жена и ребенок. Но Ковалевы уехали, и Зоя с Володей будут в квартире одни. У него участился пульс.

— Зубную щетку взять? — спросил он.

Она загадочно улыбнулась и ничего не ответила.

Они вышли из парка и, перейдя дорогу, подошли к кафе. Многие подобные заведения давно закрыли, но в центре города было полно учреждений, и тем, кто там работал, надо было где-то обедать, так что несколько кафе и столовых выжило.

Григорий Пешков сидел за одним из столиков, вынесенных на улицу. В Кремле были места, где кормили лучше, но ему хотелось, чтобы его видели там, куда ходят обычные граждане. Он хотел показать, что не считает себя выше простых людей лишь потому, что на нем генеральская форма. Но все же он выбрал столик, стоящий в стороне от других, чтобы нельзя было их подслушать.

Зою он не одобрял, но ее обаяние не оставляло его равнодушным, и при их появлении он поднялся и расцеловал ее в обе щеки.

Они заказали картофельные оладьи и пиво. Выбор был небольшой: еще только водка и сельдь пряного посола.

— Сегодня я не стану докучать вам ядерной физикой, генерал, — сказала Зоя. — Пожалуйста, воспринимайте это так, что мои взгляды с нашего последнего разговора не изменились. Но надоедать вам я не хочу.

— Это радует, — сказал он.

Она рассмеялась, демонстрируя белые зубы.

— Лучше вы мне скажите, долго ли еще мы будем воевать.

Володя в притворном отчаянии покачал головой. Вечно ей надо было бросать вызов его отцу. Не будь она молодой красивой женщиной, Григорий давно бы ее арестовал.

— Фашисты разбиты, но не желают этого признавать, — сказал Григорий.

— Все в Москве гадают, — сказала Зоя, — что здесь будет этим летом. Но вы-то оба наверняка знаете.

— Если бы я и знал, — ответил Володя, — то уж точно не имел бы права сказать своей девушке, как бы ни сходил по ней с ума.

Помимо всего прочего, эта информация могла бы стоить ей жизни, подумал он, но не сказал.

Подали картофельные оладьи, и они начали есть. Как всегда, Зоя с голодным видом набросилась на пищу. Володе нравилось смотреть, с каким удовольствием она принимается за еду. Но ему самому оладьи не очень понравились.

— Картошка в них подозрительно похожа на репу, — сказал он.

Отец бросил на него неодобрительный взгляд.

— Но вообще-то я не возражаю, — поспешно добавил Володя.

Когда они поели, Зоя отошла в уборную. Едва она оказалась так далеко, что не могла услышать, Володя сказал:

— Мы думаем, летом немцы обязательно перейдут в наступление.

— Согласен, — сказал отец.

— Мы к этому готовы?

— Конечно, — ответил Григорий, но вид у него был обеспокоенный.

— Они начнут наступление на юге, чтобы добраться до кавказской нефти.

Григорий покачал головой.

— Они снова направятся к Москве. Лишь она имеет значение.

— Сталинград — такой же символ. Он носит имя нашего вождя.

— Да к черту символы. Если возьмут Москву — конец войне. Не возьмут — значит, не победили, куда бы еще они ни добрались.

— Ты просто предполагаешь, — раздраженно сказал Володя.

— Как и ты.

— Наоборот, у меня-то есть подтверждение… — он огляделся, но никого поблизости не было. — Кодовое название наступления — операция «Блау». Начнется 28 июня. — Он узнал это от берлинской сети шпионов Вернера Франка. — А некоторые подробности мы получили из папки немецкого офицера, с упавшего самолета-разведчика под Краковом.

— Офицеры разведки не носят при себе планов военных действий, — сказал Григорий. — Товарищ Сталин считает, это была просто уловка, чтобы ввести нас в заблуждение, и я с ним согласен. Немцам нужно, чтобы мы ослабили центральный фронт, перебросив войска на юг, чтобы противостоять тому, что в итоге окажется не более чем отвлекающим маневром.

В том-то и беда разведки, раздраженно подумал Володя. Даже когда даешь им информацию, упрямые старики верят чему захотят.

Он увидел возвращающуюся Зою — она шла через площадку перед кафе, и все взгляды были устремлены на нее.

— Что могло бы вас убедить? — спросил он отца, пока она не подошла.

— Больше доказательств.

— Например?

Григорий воспринял вопрос всерьез и на миг задумался.

— Достань мне план наступления.

Григорий вздохнул. Вернеру Франку пока не удалось до него добраться.

— Если я его достану, Сталин пересмотрит свое отношение?

— Если достанешь, я его попрошу об этом.

— Договорились, — сказал Володя.

Это было опрометчиво. Володя не представлял себе, как это сделать. Вернер, Генрих, Лили и остальные уже сейчас страшно рисковали. А ему придется еще больше на них надавить.

Зоя подошла к их столу, и Григорий встал. Им надо было в разные стороны, и они попрощались.

— Увидимся вечером, — сказала Володе Зоя. Он ее поцеловал.

— Я приду в семь, — сказал он.

— Зубную щетку бери, — сказала она.

Он ушел счастливым.

Девушка замечает, когда у подруги появляется тайна. Она может не знать, что это за тайна, но она знает — тайна есть, словно неопределенных очертаний предмет мебели под чехлом. По осмотрительным и неохотным ответам на невинные вопросы она понимает, что ее подруга встречается с кем-то, с кем встречаться не должна; она лишь не знает имени, но может догадаться, что запретная любовь подруги — женатый мужчина, или темнокожий иностранец, или женщина. Восхитившись бусами, по отсутствию ответа она понимает, что с ними связано что-то постыдное, хотя пройдет, может быть, не один год, прежде чем она узнает, что подруга стащила бусы из шкатулки старенькой бабушки.

Так думала Карла, размышляя о Фриде.

У Фриды была тайна, и связана она была с движением сопротивления нацистам. Ее участие могло быть активным и преступным: может быть, она каждую ночь просматривала документы в дипломате своего брата Вернера, копировала и передавала копии русскому шпиону. Но, вероятнее, все было не так захватывающе: наверное, она помогала печатать и расклеивать нелегальные плакаты и листовки, направленные против правительства.

Поэтому Карла собиралась рассказать Фриде про Хоакима Коха. Однако возможность у нее появилась не сразу. Карла с Фридой были медсестрами в разных отделениях большого госпиталя, и входы в здание у них были разные, так что они не обязательно встречались каждый день.

А Хоаким между тем приходил к ним домой заниматься ежедневно. Никаких неосмотрительных заявлений он больше не делал, но Мод продолжала флиртовать с ним. Однажды Карла услышала, как она сказала Хоакиму: «Но вы понимаете, что мне почти сорок?» — хотя на самом деле ей был пятьдесят один год. Хоаким совершенно потерял голову. Мод доставляло удовольствие знать, что она еще может увлечь красивого молодого человека, хоть и очень наивного. Карле даже пришла в голову мысль, что ее мама может питать более глубокие чувства к этому мальчишке со светлыми усами, немного напоминающему Вальтера, — но это показалось нелепым.