Кен Фоллетт - Избранные произведения. II том

Но зато если его подозрения оправдаются — он арестует не только Вернера, но и его семью, и друзей, и объявит об уничтожении большой шпионской сети. Это значительно изменит картину. Может быть, его даже повысят.

По ходу их движения состав бомбардировки изменялся, и Маке слышал глухой глубокий звук осколочно-фугасных бомб. Обнаружив цель, англичане любили забрасывать ее вперемешку бензиновыми бомбами, чтобы начались пожары, и осколочно-фугасными, чтобы дать пламени приток воздуха и помешать спасательным работам. Это было жестоко, но Маке знал, что люфтваффе поступают точно так же.

Сигнал зазвучал у Маке в наушниках, когда они въехали на улицу дешевых пятиэтажек. Улице уже сильно досталось, несколько домов было только что разрушено.

— Господи, да мы ж в самом центре бомбежки! — слабым голосом сказал Вернер.

Маке было наплевать: сегодня для него так и так решался вопрос жизни и смерти.

— Тем лучше, — сказал он. — «Пианист» решит, что посреди налета ему нечего опасаться гестапо.

Вагнер остановил автомобиль рядом с горящей церковью и указал на переулок.

— Здесь, — сказал он.

Маке и Вернер выскочили.

Маке быстро пошел по улице, Вернер двигался рядом, Вагнер — позади.

— А вы уверены, что это шпион? — спросил Вернер. — Это не может быть кто-нибудь еще?

— Передавать радиосигналы? — спросил Маке. — Кто еще это может быть?

Маке слышал звук в наушниках, но едва-едва, все заглушала какофония налета: самолеты, бомбы, противовоздушные зенитки, грохот рушащихся зданий и рев огромных пожаров.

Они прошли мимо конюшни, где в ужасе ржали лошади, — и сигнал стал еще сильнее. Вернер встревоженно озирался. Если он шпион, то боится, что один из его товарищей сейчас попадет в руки гестаповцам, и думает, не может ли он хоть что-то сделать. Повторит свою прежнюю уловку или попробует предупредить как-то иначе? Если же он не шпион, то весь этот фарс — пустая трата времени.

Маке снял наушник и отдал Вернеру.

— Послушай, — не останавливаясь, сказал он.

Вернер кивнул.

— Усиливается, — сказал он. Взгляд его показался Маке чуть ли не отчаянным. Он возвратил Маке наушник.

«Кажется, ты попался», — торжествующе подумал Маке.

С громоподобным грохотом в здание, мимо которого они проходили, попала бомба. Они обернулись и увидели, что в выбитых окнах пекарни уже пляшут языки пламени.

— Господи, совсем рядом! — сказал Вагнер.

Они подошли к школе — приземистому кирпичному зданию с асфальтовым двором.

— Думаю, он там, — сказал Маке.

Они втроем поднялись по короткой каменной лестнице ко входу. Дверь была не заперта. Они вошли.

Они оказались в конце широкого коридора. В его другом конце была большая дверь, ведущая, наверное, в актовый зал.

— Прямо перед нами, — сказал Маке.

Он вынул пистолет, свой девятимиллиметровый «люгер».

Вернер был без оружия.

Раздался треск, удар и грохот взрыва — все это ужасающе близко. Все окна в коридоре вылетели, и осколки дождем полились на кафельный пол. Должно быть, бомба упала на детскую площадку.

— Все наружу! — крикнул Вернер. — Здание сейчас рухнет!

Маке видел, что опасности обрушения не было. Это просто уловка, чтобы предупредить «пианиста».

Вернер бросился бежать, но не назад, откуда они пришли, а прямо по коридору, к залу.

Предупредить своих друзей, подумал Маке.

Вагнер вынул пистолет, но Маке сказал:

— Нет! Не стрелять!

Вернер добежал до конца коридора и распахнул дверь в зал.

— Бегите! — крикнул он. И осекся, и замер.

В зале за рацией сидел сотрудник Маке, Манн, инженер-электрик, и выстукивал галиматью.

Рядом с ним стояли с пистолетами наготове Шнайдер и Рихтер.

Маке торжествующе усмехнулся. Вернер попался в его ловушку.

Вагнер двинулся вперед и приставил дуло пистолета к голове Вернера.

— Ты арестован, тварь большевистская.

Вернер действовал быстро. Он отдернул голову от пистолета Вагнера, схватил того за руку и выволок в зал. Мгновение Вагнер загораживал Вернера от оружия в зале. Потом он отбросил Вагнера, — тот споткнулся и полетел на пол. В следующий миг Вернер выскочил из зала и захлопнул дверь.

Несколько секунд Вернер и Маке были в коридоре одни.

Вернер двинулся к Маке.

Маке наставил на него «люгер».

— Стой, стрелять буду!

— Не будешь. — Вернер подошел ближе. — Тебе нужно меня допросить, узнать имена сообщников.

Маке направил ствол на ноги Вернеру.

— Допросить тебя можно и с пулей в колене, — сказал он — и выстрелил.

И промахнулся.

Вернер бросился вперед и отбил руку с пистолетом в сторону. Маке выронил оружие. Он наклонился его поднять — и Вернер пробежал мимо него.

Маке схватил пистолет.

Вернер был уже у дверей школы.

Маке тщательно прицелился и выстрелил ему по ногам.

Первые три выстрела прошли мимо, Вернер выскочил за дверь.

Маке выстрелил еще раз через все еще открытую дверь, и Вернер, вскрикнув, упал.

Маке побежал по коридору. Он слышал, как сзади бегут из школьного зала остальные.

Потом раздался треск, крыша проломилась, и, со звуком, похожим на глухой удар, плеснул фонтан жидкого огня. Маке закричал от ужаса, потом от боли, когда загорелась его одежда. Он упал на пол, и наступила тишина, а затем — темнота.

Доктора проводили первичный осмотр пациентов в вестибюле госпиталя. Тех, кто отделался лишь синяками и порезами, отправляли в зону ожидания для амбулаторных больных, где самые младшие медсестры промывали порезы и успокаивали боль аспирином. В тяжелых случаях неотложную помощь оказывали прямо там же, в вестибюле, после чего отправляли пострадавших наверх, к специалистам. Умерших выносили во двор и оставляли лежать на холодной земле, пока за ними кто-нибудь не приходил.

Доктор Эрнст осмотрел кричащего пациента с ожогами и велел сделать инъекцию морфия.

— Затем уберите одежду и смажьте ожоги, — сказал он и перешел к следующему пациенту.

Пока Фрида срезала с больного обуглившуюся одежду, Карла наполняла шприц. У него были сильные ожоги по всей правой стороне, но слева было не так плохо. На левом бедре Карла нашла неповрежденный участок кожи. Она готова была уже ввести лекарство, как вдруг взглянула на лицо пациента — и замерла.

Эта круглая жирная физиономия с усиками, словно полоска грязи под носом, была ей знакома. Два года назад этот человек заявился в ее дом и арестовал ее отца. В следующий раз она увидела отца умирающим. Это был инспектор гестапо Томас Маке.

«Ты убил моего отца, — подумала она. — А теперь я могу убить тебя».

Это было бы легко. Она могла дать ему дозу морфия, в четыре раза превышающую максимальную. Никто бы не заметил, особенно в такую ночь, как сегодня. Он немедленно потерял бы сознание и через несколько минут умер бы. Врач, засыпавший на ходу, пришел бы к выводу, что не выдержало сердце. Никто бы не стал сомневаться в диагнозе и недоверчиво расспрашивать. Он стал бы одним из тысяч, погибших при масштабной бомбардировке. И покойся с миром.