Кен Фоллетт - Избранные произведения. I том

Один из священников, Ленни Прайс, был тем самым, кого Ролло первым встретил в Дуэ. Среди восьмерых он был самым старшим.

— Ленни, на суше ты главный.

Шкипер спустил на воду лодку. Священники один за другим стали спускаться по веревочной лесенке. Ролло шел последним. Двое матросов взялись за весла, и лодка двинулась к берегу. Ролло разглядел у кромки воды невысокую женскую фигуру, рядом с которой прыгала собака. Марджери, дражайшая сестрица!

Лодка выползла на песок. Священники попрыгали за борт. Марджери молча поздоровалась с каждым за руку. Ее пес был хорошо обучен и тоже не издавал ни звука.

Ролло остался в лодке. Марджери посмотрела на брата, поймала его взгляд, усмехнулась и погладила подбородок, словно намекая на бороду. Ну да, прежде она Ролло с бородой не видела. Вот дурак, обругал он себя и поспешно отвернулся. Священникам ни к чему знать, что Ролло и Марджери родня, — они-то до сих пор считали его Жаном Ланглэ.

Моряки отпихнули лодку от берега и снова взялись за весла. Ролло, сидевший на корме, обернулся. Марджери повела восьмерых священников по усыпанному галькой берегу к дому. Вот они прошли через дверной проем и скрылись из виду.

Мэл Ропер, его жена Пег и трое крепких сыновей стояли на коленях на каменном полу единственной комнаты на первом этаже дома, а Ленни Прайс служил мессу. Марджери едва не расплакалась от радости: столь искренним было счастье этих простых людей, когда они принимали причастие! Доведись ей отдать жизнь за этот миг, подумала она, это было бы не напрасно.

Она часто вспоминала свою давно умершую тетку, сестру Джоан. Вспоминала, как шестнадцатилетняя егоза Марджери поднималась на верхний этаж отцовского дома, где старушка Джоан переделала две маленьких комнаты в монашескую келью и часовню. Там Джоан поведала ей, что Господь предназначил ее к свершениям, нужно лишь дождаться, когда Его замысел станет явным. Что ж, Джоан оказалась права: Марджери дождалась, и Господь явил ей Свою милость.

Католические священники в Англии были нарасхват. Марджери беседовала с родовитыми и богатыми католиками в Лондоне всякий раз, когда Барт ездил на заседание парламента. Она исподволь, что называется, прощупывала этих людей и быстро узнала, что многие из них жаждут причастия. В Лондоне Марджери сознательно избегала появляться рядом с домами французского и испанского посланников, дабы ее не заподозрили в заговоре против короны, и Барта убедила вести себя не менее осторожно. Муж ей помогал — по-своему, конечно. Он ненавидел протестантов, но с годами становился все ленивее и безвольнее, а потому ей самой приходилось заниматься всеми делами; он же ощущал себя героем и борцом за правое дело. Марджери не возражала.

После службы Пег Ропер разлила по деревянным мискам густую рыбную похлебку и подала каждому гостю кусок грубого хлеба домашней выпечки. Марджери порадовало то, с какой жадностью священники накинулись на еду: до рассвета им предстояло проделать долгий путь.

Роперы отнюдь не роскошествовали, но от денег Мэл отказался.

— Благодарствую, миледи, — сказал он, — но за Божью волю плату брать грешно.

Марджери отметила про себя, с какой гордостью он это произнес, и не стала спорить.

Ушли около полуночи.

У Марджери было два фонаря. Она шагала первой, с фонарем в руках, а Ленни замыкал, светя другим фонарем. Двигались вдоль берега на север, знакомой дорогой. Марджери шикала на своих спутников всякий раз, когда приближались к деревне или к одинокой ферме, ибо нисколько не хотела, чтобы их увидели или хотя бы услышали. Девять человек, бредущие неведомо куда в ночи, — этакая компания способна переполошить кого угодно. В особенности Марджери осторожничала близ новых господских домов, где вполне могли остановиться на постой солдаты; еще не хватало, чтобы те выбежали с факелами на поимку ночных бродяг.

Ночь выдалась теплой, а дорога была сухой, но все равно Марджери скоро устала. После рождения второго сына, Роджера, у нее стала побаливать спина, особенно когда случалось долго ходить пешком. Но она лишь стиснула зубы и продолжала идти.

Каждые два-три часа делали краткую остановку в месте, заранее выбранном Марджери, подальше от людских жилищ. Отдыхали, утоляли жажду из протекавшего поблизости ручья, съедали по куску хлеба, который дала им в дорогу Пег Ропер, а затем, облегчившись, возобновляли движение.

Марджери настороженно прислушивалась, не зазвучат ли в ночи чужие голоса. В городе непременно нашлись бы люди, которым зачем-то понадобилось шататься по закоулкам по неким тайным, почти наверняка преступным делам, но здесь, в сельской местности, красть было почти нечего, и преступники встречались гораздо реже. Тем не менее она не теряла бдительности.

Узнав о резне в Париже в Варфоломеевскую ночь, Марджери проплакала целый день. Всех этих людей убили католики! Это было куда хуже, чем сражение, в котором одни солдаты убивают других. В Париже горожане тысячами истребляли беззащитных, ни в чем не повинных женщин и детей. Как Господь допустил подобное? А папа, вместо того чтобы обрушиться на убийц, прислал королю Франции поздравительное письмо! Разве возможно, что эта бойня произошла по Божьей воле? Нет, как ни тяжело это признавать, но папа наверняка ошибся.

Марджери знала, что Нед в те дни находился в Париже, и она опасалась за его жизнь; но потом объявили, что все, кто укрывался в доме английского посланника, уцелели. А сразу после пришла весть, что Нед женился на какой-то француженке. Марджери опечалилась — и сама укорила себя за неразумие. У нее была когда-то возможность сбежать вместе с Недом, однако она отказалась. Так с какой стати требовать от него, чтобы он всю жизнь тосковал по ней? Ему нужна жена, нужна семья. Нет чтобы порадоваться за него, наконец-то нашедшего счастье без нее! Но заставить себя радоваться не получалось.

Интересно, какова эта новоиспеченная миссис Уиллард? Говорят, француженки — дамы весьма утонченные. Небось красиво одевается, вся в шелках и драгоценностях. Внезапно Марджери подловила себя на желании, чтобы жена Неда оказалась пустоголовой вертихвосткой, которая очень скоро наскучит своему мужу. Что за недостойная мысль! Лучше пожелай Неду счастья, глупышка.

Небо на востоке заалело, когда они добрались до Нового замка, и Марджери различила впереди очертания укреплений. Облегчение мешалось с усталостью — путь и вправду оказался неимоверно долгим.

Дорога вела прямо к воротам. Со стен, как обычно, пялились грачи.

Марджери постучала. В узком оконце над воротами мелькнуло чье-то лицо, а вскоре заспанный часовой отворил тяжелую деревянную створку. Путники вошли внутрь, и часовой задвинул засов. Впервые за всю ночь Марджери ощутила себя в безопасности.