Кузьма Абрамов - Сын эрзянский Книга вторая

— Ничего, доеду.

— А то бы взял рукавицы.

Вязаные шерстяные варежки, которые Елена Николаевна ему подавала, были Колонина. Степан, поколебавшись, сказал:

— Нет, не надо, у меня есть.

— Ну, как знаешь. А за дрова тебе большое спасибо...

— Ты не жалей, я еще привезу.

Елена Николаевна засмеялась. Он понял, чему — он говорил ей «ты». Но говорить по-другому — выше его сил. Такой уж он уродился.

— А толстые дрова пускай кто-нибудь распилит и расколет тебе, — сказал он.

— Да, тут часто ходят под окнами с пилами и топорами, я попрошу.

— Ну, тогда я поеду...

Она вышла за ним на крыльцо.

— Степа!..

Он вскинул на нее глаза.

— Я не знаю, Степа, может быть, мне следует тебе заплатить... Ты не стесняйся, говори прямо, я заплачу...

У Степана язык словно прилип к небу, стоит и не может вымолвить слово, глазами бегает по ее шубке.

— Ты извини, я подумала...

— Зачем обижаешь меня, Елена... Николаевна? Разве я из-за денег...

Елена Николаевна смутилась. Она как-то неловко и смущенно обняла его и поцеловала в щеку.

Домой лошадь бежала прытко и весело. Степан окутался в чепан с головой и сидел спиной к ветру. Дорожные раскаты теперь его не волновали, и сани кидало на поворотах из стороны в сторону. На его щеке все горел поцелуй Елены Николаевны, и никакой мороз не мог его погасить. Он вытаскивал из рукавицы руку и трогал то место, куда поцеловала его Елена Николаевна. Когда он был маленький, его целовала сестра Фима — ведь Фима его очень любила. Теперь вот — Елена Николаевна, Еленушка. Значит, она его тоже любит! А иначе зачем бы ей целовать его? И недаром же она сказала вчера вечером «мой мальчик», а сегодня вот поцеловала на прощание. Конечно, она его любит! И ему бы надо поцеловать ее!.. И опять все мутилось в голове Степана. Нет, нет, он не будет ждать, пока истопит Елена Николаевна все дрова — ведь это же целый месяц ждать! Нет, он не выдержит. Да и чего ждать? Он завтра же сам пойдет в лес и нарубит один на целый воз и опять повезет Елене Николаевне! Повезет, а там будь что будет!..

Но тут он обогнал двух пешеходов — пожилую женщину и девочку. Они сошли с дороги и теперь стояли по колени в снегу.

Степан остановил лошадь. Женщина и девочка заторопились, побежали, подбирая полы своих худых тонких зипунишек, неуклюже залезли на дровни.

— Куда вам? — спросил Степан.

— Да алтышевские мы, сынок, алтышевские.

— А, это по пути, держитесь покрепче. — И лошадь опять резво побежала.

— Сбирать, наверное, ходили в город? — спросил Степан.

— Зачем же еще, сыночек, знамо, сбирать.

— Сама — ладно, а для чего водишь с собой девочку по такому холоду? Заморозишь, — сказал Степан рассудительно, словно большой.

— С ней, сыночек, лучше подают. Мне кусочек, а ей два...

— Много насбирали?

— Да где — много. Так. Теперь много не подают.

Там, где дороги расходились, он повернул лошадь на Алтышево. Лошадь нехотя затрусила, кося глазом на Степана — не ошибся ли он. Женщина тоже спросила, разве Степан алтышевский, что едет в их село?

— Я из Баевки, но мне надо заехать в Алтышево, там проживает мой дед по матери.

Женщина отвела от лица платок и внимательно посмотрела на Степана.

— Погоди, ты, чай, не внук Самара Ивана?

— Он самый!

— Вай! А я, парень, хорошо знаю твою мать, Самарину Марию. Мы с ней в девушках хорошими подругами были... Спасибо господу, что дал ей такого славного сына...

Домой Степан приехал далеко за полдень. Марья его встретила ойканьем и айканьем. — С ума сошел ты, Степан, два дня где-то держишь лошадь голодом. Смотри, как у нее впали бока.

— Почему где-то, я же ездил в город.

— За это время можно было дважды съездить.

Она помогла ему убрать лошадь, сама поставила в стойло, бросила большую охапку сена. Подошло и время расспросов — как поживает Иван, как растут ребятишки.

— Ивана я не видел, — сказал Степан.

— Его, знать, не оказалось дома? Что, он и не ночевал? — удивилась Марья.

Степан замялся. Нехорошо, конечно, обманывать мать. Ведь она все равно узнает, куда и кому он отвозил дрова...

— Я не был у Ивана.

— Постой, Степан, чего ты говоришь? Куда же ты ездил и где пробыл целых два дня? Кому отвез дрова?

— Дрова я отвез... Колонину, — сказал Степан. — Ведь я учился у них рисовать, они дали мне краски. Думаешь, краски ничего не стоят? Их так раздают, бесплатно? — И добавил, отводя глаза: — Краски дорогие, за них еще придется воз отвезти. — Степан поднял голову и смело посмотрел на мать. — А ты как думала?

Против этого Марье, конечно, возразить было нечего. Она поджала губы и притихла, однако сердце ее чуяло тут что-то другое. Она спросила:

— Почему же не сказал, что повез дрова не Ивану? Разве так хорошо поступать? — вновь заговорила она.

— Я сказал отцу, кому повезу дрова.

Марья вспыхнула.

— А мне, по-твоему, не нужно говорить? Мне тоже надобно знать, где пропадает по два дня мой сын!

И хотя мать скоро успокоилась и больше не расспрашивала его, Степан чувствовал, что мать относится к нему с недоверием, о чем-то хочет спросить, но не решается. И правда, спросить она не спросила, даже и не заговаривала о городе, но через день сама собралась туда.

— Надо проведать, как там живет Иванова семья, здоровы ли все.

Она собрала небольшой узелок — гостинцы для внуков, и отправилась пешком.

Два дня Степан оставался один с маленькими братьями. Сам топил печь, варил еду. Корову доить утром и вечером приходила Назарова Пракся, мать Михала. Без матери Степану не нравилось. Не успеешь взять в руки кисть, как надо идти задать корму скотине. Вернешься в избу — Миша капризничает, есть просит, канючит: «Дай!..» Илька совсем не слушается, с утра до вечера катается на санках, дома не помогает. Портрет Степан рисует по памяти: скучно Ильке сидеть истуканом, когда так хорошо на улице!

Да и короток день, а в сумерках рисовать нельзя. Соберет Степан краски, положит их куда-нибудь повыше, чтобы не достали братья, и усядется у конца стола. Нравится ему сидеть на месте отца. Здесь как-то и сердце успокаивается, и зло рассеивается. Злится он, конечно, все еще на Дёлю. Он еще ни разу не видел ее, но ни на минуту не забывает, что она рядом живет — вон он, дом Назаровых. Утром, когда Пракся приходила доить корову, начала было расхваливать свою сноху: «Уж так она ей полюбилась, так понравилась!.. И все-то она умеет делать, и заботливая, и во всем слушается старших. А уж как любит мужа, что не дождется субботы, когда он придет домой...»

Степан стиснул зубы, чтобы не закричать на Праксю, но вдруг сорвался с лавки и выскочил вон — пусть она рассказывает Ильке и Мише, какая у нее сноха.

Но как он ни злился, а чем дальше, тем все больше хотел увидеть Дёлю, поговорить с ней.