Павел Загребельный - Шепот

Зато сегодня Гринь копошился в снегу рядом со словаком, почти нес его на руках, любил Игнаца больше всего на свете, любил штабсарцта Кемпера, любил себя за то, что попал в компанию таких мудрых и предусмотрительных людей. Ибо если сам куренной и проводник доверились словаку, то что уж тут говорить!

Тишина лежала на глубоких снегах, нетронутая, как снега и горы. Бандиты пропахивали глубокие снега, разбивали неподвижность тишины своим сопением, звяканьем оружия, тяжелым шарканьем; грязные, давно не бритые, завшивевшие, ободранные, смердели плесневым духом лесных землянок, плохим табаком, еще худшим самогоном, бараньими тулупами, жадно хватали ноздрями и черными ртами воздух, не ощущая собственного смрада, подобно хорькам.

Катились быстро, задыхались, обливались потом, смешанным с грязью давно немытых тел. Быстрее, быстрее, быстрее!

Ярема трусил рядом с Кемпером. Немец, выгулявшись на добрых лазаретных харчах, с неизжитой, нерастраченной силой шел легко, спокойно, смотрел вперед своими хищными серыми глазами, презрительно надувал губы, когда кто-либо из жандармов спотыкался в снегу или даже падал, обессилевший вконец. Жилистому Яреме легко было придерживаться шага немца. Он понимал, что в их маленькой кучке уже сделаны все ставки, каждый твердо наметил себе, кого он должен держаться в случае чего, тут исчезли все те связи, которые до сих пор держали каждого из них на определенной, точно очерченной ступеньке зависимости и подчинения, вступали в действие жестокие законы борьбы за самосохранение, сильный брал себе в союзники еще более сильного, а слабый жался к такому же слабому, как и он сам, зная, что тот его но прогонит, никогда не решится оттолкнуть. Если брать их всех, то все ставили на словака. А кроме него, их сборище распадалось на несколько группок. Куренной и проводник службы безопасности держались одной группки, их объединяла власть, та самая власть, которую еще сегодня они имели над всеми, а теперь медленно теряли, чем ближе к словацкой границе, тем ощутительнее терял я ее, взамен ничего не приобретая, превращаясь в простых особей, лишенных множества необходимейших в тяжелой ситуации способностей: физической силы, закаленности, выдержки, молодости и отваги. Гринь липнул к словаку. Стал его опорой, если бы пришлось, то и понес бы его на собственных плечах, тащил бы на спине, но уже никакая сила не могла оторвать его от Игнаца, за которого уцепился как утопающий за соломинку. Кемпер выбрал гордое одиночество. Ни от кого не зависел, готов был ко всему, верил в собственные силы и в свою счастливую звезду. Ему было куда идти - не то что дезориентированной и деградировавшей банде оборванцев, среди которой он очутился.

Ярема невольно льнул к Кемперу. Не обращался к немцу ни с единым словом, но старался идти с ним рядом - присоединяться к куренному и доктору Зенону считал нелепостью, а с вонючей массой жандармов, тяжело дышавших позади, не хотел иметь ничего общего, ставил себя намного выше, цеплялся за ступеньку, которую оставил Кемпер, поднимаясь в гордости своего немецкого духа над остатками бывших воителей.

Так шли они, проклятые всеми и отброшенные преступники, для которых не существовало даже надлежащей кары, шли, объединенные нечеловеческой жестокостью, и издали казались сплошной грязной кучей, движущимся чудовищем на девственно-чистых горных снегах, хотя чудовище уже расчленялось, уже обессиленно свешивалась его загнивающая голова, отпадал хвост, и только сытое чрево тянулось к вымечтйнному укрытию нахально и упорно.

Шепот увидел бандитов первый. Он увидел их именно такими, какими они представлялись на расстоянии: сплошной грязной кучей. Они были уже довольно близко для того, чтобы их распознать, но в то же время и довольно далеко, чтобы сержант мог различить среди них именно тех, по кому в первую очередь должен был стрелять. Поэтому он дал первую очередь из автомата просто в кучу, не разбирая, выстрелил, руководимый инстинктом, а не размышлением, но все равно запоздал, так как один из жандармов на долю секунды опередил сержанта, и пули из его автомата долетели до Шепота как раз тогда, когда заговорил автомат пограничника. Жандарм ошибся лишь в одном: он попал не в пограничника, а в клячу под ним. Кляча, споткнувшись на ровном, упала на колени и сразу же завалилась на бок, придавливая к земле сержанта. Это его спасло. Пучок пуль, предназначенных на этот раз уже для него, пролетел над ним, не причинив никакого вреда, зато Шепот, еще не приняв удобной позы, наполовину придавленный теплой лошадиной тушей, пустил по бандитам длинную очередь и в кого-то попал -раненый завопил, и вопль его оборвал короткий безжалостный выстрел. Штабсарцт не имел времени на перевязки и просто добил раненого.

Шепот вывернулся из-под ног коня. Лег на снегу, удобнее умостился, как на учебных стрельбах. Конский бок закрывал его от бандитов. Смерть лежала рядом с ним, но он знал, что не имеет права поддаться ей, должен выстоять тут, остаться живым до тех пор, пока будет нужно. Видел перед собой конский живот, промереженный снизу кружевом набрякших синих жил, синих, как реки той земли, что лежала за ним вся в тихих утренних дымах, в скрипе саней на снегу, в неподвижности лесов и нетронутости горных шпилей. Осторожно высунулся из-за лошади, пустил новую очередь по нападающим. Они тоже залегли, но, видно, лежать и стрелять не входило в их расчеты, они слишком хорошо знали, что стрельба привлечет сюда большие силы, чем этот одинокий пограничник. Куренной Гром прохрипел, чтобы жандармы шли напролом, чтобы уничтожили того дурня как можно быстрее, ибо терять время они не могли. Жандармы поползли, но из-за убитой лошади ударил автомат, и крайний из жандармов застыл в снегу навеки. Опять хрипел Гром, и опять на четвереньках ползли жандармы, и опять стрелял пограничник, уложив еще одного бандита.

Пули били в труп лошади, рвали ее шею и спину, дробили кости, рикошетировали, обрызгивая сержанта лошадиной кровью. Он стрелял, высовываясь то оттуда, то отсюда, бандиты никак не могли точно нащупать его, их пули шлепали по убитой лошади, а он оставался невредимым и косил бандеровцев одного за другим. Кемпер с презрением взглянул на куренного, выругался:

- Вы, идиот! Не видите разве, что он перебьет всех нас! Заходите сбоку!

Куренной и доктор Зенон послушно поползли в сторону, чтобы уничтожить пограничника в его укрытии, скосить огнем неприкрытого. Кемпер махнул Гриню, чтобы полз за ними. Сам немец тоже пополз, не заботясь о Яреме, видимо зная, что тот не отстанет. Гринь не мог оставить словака. Тот тоже упал в снег при первой серии из автомата пограничника, упал прямо на раненое плечо, глухо застонал от боли, но не закричал, может, потому, что на короткое время потерял сознание. Но теперь, когда надо было переползать на другое место, он беспомощно оглянулся. Не мог ни встать, ни тем более передвигаться так, чтобы пограничник не скосил его.