Павел Загребельный - Шепот

О фрау Кемпер Ярема заставлял себя думать лишь как о хозяйке дома, в котором он обрел приют, с лакейской предупредительностью уступал ей при встречах дорогу, избегал встречаться взглядами, хотя, впрочем, она бы, вероятно, и не позволила себе скрестить взгляд с каким-то приблудой с востока. Если бы его спросили, как относится в душе к нему фрау Гизела, он бы ответил: «С высокомерием и безразличием».

Из дому он почти не выходил, если не считать неудачной поездки в Мюнхен. Лежал на кушетке в своей комнате или же сидел возле доктора Кемпера, когда тот томился одиночеством, не имея, кого-либо из приятелей и знакомых под рукой. Попивали коньяк из довоенных еще запасов местного ресторатора, коньяк был вонючим и крепким, Яреме не нравился, но нужно было хвалить, и он хвалил напиток и угодливо вспоминал разные эпизоды из их лесного бытия, выбирая именно такие, где герр доктор всегда рисовался в благородном освещении. Кемпер скромно, но не без удовольствия усмехался, подхваливал герра экс-капеллана, вновь заводил речь о том, как устроит пана Яра, вот только срастется его нога, и он выйдет на улицу, и метнется по Вальдбургу, и… Конца-края не было тем «и», хотя еще ни разу не зашла речь о том, как узаконить Ярему в новой для него стране, - ведь он до сих пор нигде не значился, никому не представлялся, кроме пана Яроша (с таким же успехом мог представиться всем, кто варит картошку в мундире по всей Германии!). Доктору не очень верил после случая с американцем. Хорошо знал, что в случае чего - Кемпер позаботится о собственной шкуре, о нем же даже и не вспомнит. Да, собственно, на что иное он и мог рассчитывать?

Был весьма удивлен, когда в один из вечеров Кемпер позвал его к себе и без каких-либо предисловий сказал: «Не согласился бы герр капеллан сопровождать фрау Ги-зелу на танцевальный вечер? Сегодня мой кузен просил, чтобы я отпустил Гизелу развлечься немного, но без партнера ей не совсем удобно, и я предложил услуги господина экс-капеллана. Прошу господина экс-капеллана не обижаться, что я без его согласия вел переговоры с женой, но что поделаешь? Женщинам принадлежит первенство во всем! Я должен был узнать мнение фрау Гизёлы. Теперь убедительно прошу пана Яра».

«Но ведь я…» - пробормотал оторопело Ярема. «Знаю, знаю, что смущает пана. Все предусмотрено. Кузен прислал новехонький вечерний костюм! Благодарение богу, Германия никогда не могла пожаловаться на нехватку высоких мужчин, костюм для пана в нашей стране найдется всегда. Так как же?»

В машине кузена Ярему посадили сзади, рядом с Ги-зелой. Жена кузена села возле мужа, а Ярему со смехом обе женщины потянули назад, приговаривая: «Вы должны входить в роль, пан Яр!» Как последний невежа, он полез раньше женщины в темную глубь машины, съежился в уголочке. Когда садилась Гизела, Ярема неумело, неуклюже хотел поддержать ее хотя бы за руку, дернулся навстречу женщине, но она не воспользовалась его помощью, легко скользнула в машину, расправляя по сиденью широкое. платье, оставив в его глазах след длинный и тревожный. Ярема уставился в спину кузена, молча ждал, куда поедут, что там будет.

Ехали через город куда-то в лес, казалось, уже и не встретится нигде людское жилье; только тусклая полоска шоссе да темные стены леса. Ночь билась об машину, распиналась на переднем стекле, корчилась в судорогах неуемной боли, причиняемой ей черным мерседесом, который вез четырех людей на неведомые увеселения. А потом впереди резануло ярким светом, шоссе кончалось, дальше асфальт разливался серым бесформенным пятном, вдоль которого тянулись мрачные строения, множество строений казарменного типа, все с темными окнами, видимо, пустые, так как их бывшие жители давным-давно отмаршировали отсюда на фронты и рассеялись там, исчезли, а кто остался в живых, уже не вернулся в мрачные казармы, а искал себе укрытие поуютнее и безопаснее - побежденные всегда боятся тех казарм, из которых они отправлялись на завоевание чужой земли. Зато не боялись побежденные пристраиваться возле казарм, в бывшем офицерском казино, для веселых развлечений. Каждую ночь собирались в казино мужчины и женщины, старые и молодые, вдовы и кавалеры, супружеские пары и просто знакомые, до рассвета шаркали под звуки небольшого оркестрика.

Над дверью казино красовался большой жестяной щит, на котором, очевидно, было название танцевального учреждения, какой-нибудь «Лесной шум» или «Шепот трав» - теперь от этих людей надо было ждать именно таких нейтральных, немного сентиментальных названий, ибо названия воинственные тихо исчезали вместе с Великогерманией. Из зала ударило тяжелой духотой. Несколько десятков пар, обливаясь потом, упорно старались успевать за быстрым темпом оркестрика, состоявшего из гитариста-левши, пианиста, саксофониста и ударника. Ударник был уставлен грохочущими своими инструментами, он лупил колотушкой в натянутые бока барабанов, как будто напоминал о том, что из всех, кто выбарабанивал раньше победные марши, остался он один да еще эти химерические инструменты, сделанные из шкур убитых животных. Левша-гитарист, походивший на переодетого эсэсовца, дергался с каждым звуком струн гитары так, словно его вот-вот разобьет паралич, подпрыгивал, отбивая ритм; по-индюшачьи надувался саксофонист, который в паузах, ему выпадавших, все время вытряхивал из изогнутой трубы слюну. А Дары вытанцовывали, кружились, сонно покачивались, партнеры плотно прижимались друг к другу, клонились то в одну сторону, то в другую, закрыв глаза, не произнося ни словЬ, передвигались по паркету из одного конца зала в другой, забредали между столиками, за которыми сидели кандидаты на новые танцевальные пары, задевали столики и стулья, снова выплывали на простор или же, обессиленные, падали на стулья, хватались за столики, как корабельные обломки за избавительный берег.

Гизела отлично ориентировалась в сумятице танцевального зала. Она сразу же повела свою компанию к столику, еще издали заприметив свободное место. На пришедших никто не обратил внимания, только из-за одного столика небрежно махнул Гизеле рукой невидный муж чина в плохого покроя костюме мышиного цаета. Гизела отвернулась, быть может не желая замечать человечка или просто случайно. Ярема, чтобы задержать внимание хоть на чем-нибудь, стал приглядываться к человечку, удивляясь, почему сидит за столиком один. Он взглянул на его лицо внимательнее и поразился удивительной безликости незнакомца. Его лицо напоминало плоскую белую стену. Сколько ни смотри - ничего на нем не уви- дишь и не прочтешь ни единой мысли, никакого намерения или желания. Через минуту Ярема уже забыл о человеке, пытался успеть за Гизелой, уверенно прокладывающей дорогу своему небольшому обществу, и в который уже раз пробовал обдумать, какой линии поведения он должен придерживаться сегодня.