Павел Загребельный - Шепот

Чтобы немного успокоиться и рассеяться после тяжелых минут прощания с покойником, капитан Хепси, как бы унаследовав привычку майора Кларка, сел в машину и поехал за город.

Возвращался уже поздно, часто посматривал на часы, несколько раз останавливался, ходил вокруг машины, спокойно покуривал сигарету. Потом, словно его подстегнули, погнал джип во всю, еще издали увидел неподвижные световые полосы, полетел прямо на них, повернул руль вбок, выскочил перед неподвижными машинами, сфокусировавшими свои фары в одной точке - на привязанном к дереву человеке, рискуя получить из темноты пулю, загородил расстреливаемого своим джипом, выпрямился в машине, рванул из кобуры пистолет, выстрелил вверх раз, другой, властно крикнул:

- Эй, там, прекратите! Кто старший, ко мне!

Выстрелы утихли мгновенно, к капитану, спотыкаясь, побежали двое или трое сержантов, он гневно стал им выговаривать, что-то скомандовал, сержанты бросились назад, во тьму, захватили с собой еще нескольких солдат, опять побежали к привязанному пленнику, стали торопливо распутывать веревки.

Потом, отвязанного, хотя еще спутанного веревками, Ярему потащили к машине, но на полдороге капитан крикнул им, чтобы они бросили арестованного в его джип, солдаты выполнили приказ, Хепси тихонько вырулил на шоссе и помчал домой.

Никто не мог обвинить его в попытке использовать смерть майора Кларка в своих интересах. Напротив, каждый бы сказал, что он имеет намерение достойно почтить память своего шефа. Правда, даже самому капитану еще не до конца были ясны его собственные намерения, но это уж было делом времени. Главное он сделал.

Как хорошо, что в каждой немецкой вилле есть отличный подвал. Целые залы из дикого камня. Немки сберегают там тысячи банок с домашним консервированием, а самоуверенные бюргеры считают, что в таких погребах можно законсервировать и навеки сберечь даже самое историю.

Хепси бросил своего пленника в погреб; велел солдатам охраны выйти, стоял над лежащим на каменном полу Яремой, освещенным яркой электрической лампочкой. Ждал пустого ужаса в глазах заключенного, но не увидел в них ничего, кроме тупого равнодушия. Восточный фанатизм, мистицизм, тысячелетия загадочной истории скрывались в черных глазах за упругими створками век.

«О кей! - подумал Хепси. - О кей, о кей, о кей!.,»

Единственное словосочетание прыгало в его голове, как воробей на ветке дерева: «О кей!»

Как часто все начинается с маленького, совсем будничного и простого словечка!

3десь даже облака не проходят бесследно. Они наплывают с Венгерской равнины, из-под самого Дуная, белые и легкие, как детские сны, свободные в своем полете, а здесь сгущаются, мохнатеют, темнеют и хмурятся. Отяжелевшие и неуклюжие, они задевают за горные вершины, отчаянно цепляются за острия гордых елей и гудящие шатры буков и выливают на землю целые потопы. Черные дождевые воды с глухим шумом падают на листву деревьев, в тысячеволновом плеске катятся по крутым склонам, до краев наполняют тесные русла горных ручейков, и ручейки превращаются в дикие ревущие реки, в осатаневшие дунаи, и уносят желто-красную землю, птичьи гнезда, звериные логова, взбивают обломками деревьев бешеную белую пену, в торопливом клокотании катят камни и ужасающе ухают в бездонные пропасти.

Ласковая вода мгновенно приобретает такую железную силу и мощь, что ломает самые толстые деревья и разрывает крепчайший камень. И горная страна превращается в груду развалин там, где промчались мутные потоки, сброшенные чреватыми тучами.

Облака, как бы высоко они ни жили в небе, всегда оставляют здесь свои следы.

Здесь водятся зайцы и лисицы, забегают и волки, заходят медведи; похрюкивая, роют в чаще влажную землю вепри, чтобы полакомиться сладкими корнями, стройноногие серны ударяются узкими лобиками о твердые стволы деревьев - чешут свои молоденькие рожки, жаднющие барсуки тянут в норы запасы, развешивая в колючем кустарнике клочки мягкой шерсти.

Каждый зверь оставляет на земле, на травах и возле деревьев свой след.

А птицы? Фазан, прячась в кустах, иногда теряет свое радужное перо, поднятая с насиженного места куропатка вдруг выпорхнет из-под ног, мелькнет перед глазами черно-серым, коричнево-черным, бело-коричневым. А те птицы, что летают и прячутся в ветвях, оставляют после себя множество песен, и высвистывание, и чириканье, и крик. Только хищные ястребы парят под небом в молчаливой суровости, высматривают безжалостным глазом добычу, ждут, караулят.

Но и от ястреба падает на землю тень. Воровато прошмыгивает она по тихим горным тропам, норовя спрятаться среди белых и красных цветов, но они отбрасывают ее прочь, и тогда тень с разгона бьется о темные стволы тонких буков, но, чернее самих буков, она беспомощно повисает на них, и тут ее примечают зоркие глаза.

Ибо это край бдительных, недремлющих, острых, как выстрел, глаз.

Здесь все оставляет свой след.

Здесь даже облака не проходят бесследно.

Это было образцовое лесничество, и слава о нем распространялась не только среди людей, но, наверное, и между зверей. Влекомые тем идеальным порядком, который царил в лесничестве, забредали сюда олени и серны, зайцы и их вечные преследователи - лисицы, плодилось тут неисчислимое пернатое царство, носились по дубравам вепри, и, покряхтывая, вперевалку переходил поляны медведь. Для всех находились здесь место, приют, харч и родниковая вода. Зимой лесники подкармливали травоядных душистым сенцом, для бобров, поселившихся в тихих озерах, валили в воду деревья, чтобы не гуляли бобровы зубы и всегда имели работу. Осенью, когда плодились лисицы, сюда приглашали охотников, и неделю, а то и две слышалась в лесничестве пальба, и необходимое равновесие в природе восстанавливалось: сохранялись только самые хитрые лисицы, которые должны были продолжить лисий род.

Нельзя сказать, что все звери желанны в лесничестве. Это видно хотя бы на примере желтохвостых кумушек. Что же касается серого пришзльца, то здесь вопрос стоял уж и совсем категорично. Образцовость лесничества именно в том и состояла, что на его землях не могло водиться ни единого волка.

Лесничество занимало довольно большую площадь. Горный край, поросший лесами-темниками и просветленными буковыми рощами, с раздольными дубравами и густым кустарником на дне орошаемых ручьями долин. Дикие закутки чащ, неприступные скалы, страшные водовороты. Казалось, никогда не раскроешь тайн и жестокостей скрытого самою природой бытия. Не проследишь за всем, что происходит ежедневно на горах и в долинах. Не сломаешь того испоконвекового образа жизни, по которому сильный одолевает слабого, хищник раздирает беззащитных, клыкастый бандюга уничтожает все то, что украшает природу своею красотой.