Алексей Разин - Исторические рассказы и биографии [Совр. орф.]

Братья Фуггеры слыхали об Олимпии Морате, с восторгом читали некоторые из ее стихотворений и потому приняли ее с мужем необыкновенно ласково. Но прожив там месяца три, надо было ехать дальше потому что Грунтлер не нашел там себе места. Пробыв еще несколько времени в Вюрцбурге, они приехали на родину Грунтлера, в Швейнфурт, где он получил наконец место лекаря при войсках, там расположенных.

Между тем война за реформацию разгоралась и охватила тогда почти всю Европу. Французский король поддерживал в Германии ту партию, против которой действовал в своем государстве, и захватывал чужие земли, турки врывались в Венгрию, и после смерти Лютера по всей Германии шли междоусобные войны. В то время на престоле российском был царь Иоанн IV Васильевич.

Между людьми, преданными власти папы и германского Императора, был замечателен маркграф Альберт Бранденбургский. Он был необыкновенно храбр, умен, ловок, неутомим, превосходно знал военное дело; но в тоже время был человек без правил, без веры; грабил и разорял страну, в которой воевал, и продавал свои услуги тому, кто больше даст. Реформация была для него поводом к войне. После нассауского мира, неприязненные действия кончились; но Альберт Бранденбургский, может быть втайне подстрекаемый германским императором, не признавал этого мира, захватил Швейнфурт, укрепился в нем и оттуда устремлялся в разные стороны, опустошая и разоряя окрестности на обоих берегах Майна. Соседние владетели вышли из терпения и осадили его в Швейнфурте. Несчастные жители города должны были выдержать все ужасы опустошительной осады в такой ссоре, в которой они вовсе не участвовали.

Осада началась в апреле 1553, и продолжалась четырнадцать месяцев. Множество пушек и день и ночь громило стены города. Жители и дома не были в безопасности. В промежутках битв на городских стенах, свирепые толпы бегали по городу, врывались в дома и брали с мирных жителей деньги за то, будто бы, что маркграф Альберт их защищает и им покровительствует. К довершению несчастия, в городе еще открылась зараза; после нее — голод, и мирным жителям оставалось — умирать от голода или заразы, или от оружия защитников. А зараза была страшная: от нее вымерла половина города.

Среди всех этих ужасов, Олимпия, подкрепляемая теплою верой и горячею молитвой, не упадала духом. Но ей пришлось собрат все свои силы, когда захворал ее муж, не щадивший себя, чтобы помогать больным. Скоро однако ж он начал поправляться, а осада еще ожесточилась.

Простояв понапрасну девять месяцев под стенами Швейнфурта, осаждающие привели себе на помощь свежего войска и с тех пор артиллерия не умолкала ни на один час. Ночью огненный дождь падал на город, и в домах уж не было безопасно. Олимпия с своим младшим братом и едва выздоравливающим мужем прожила несколько недель в погребе.

Наконец Маркграф Альберт, после четырнадцати месячной отчаянной борьбы, совершенно истощил свои силы и уж ясно видел, что долее сопротивляться нет ни малейшей возможности. Он решился пробиться сквозь войско осаждающих и потом пополнить свои силы тысячами бродяг и праздных людей, которыми война наполнила Германию. Он вышел из города ночью, и жители были в восторге; но не надолго была их радость; часть победителей отправилась преследовать беглеца, а остальные вошли в беззащитный город, разграбили его дотла и во многих местах зажгли.

Ожесточение победителей было беспощадное: несчастные жители кинулись к городским воротам, но были отброшены оттуда в средину пылающего города; многие готовились к неизбежной смерти в своих собственных домах; многие на коленях испрашивали помилования; иные бежали в церковь, надеясь, что там по крайней мере, христиане пощадят христиан. Грунтлер и Олимпия бросились тоже к храму; но какой-то незнакомый солдат подошел к ним и сказал, чтоб они бежали из города, если не хотят погибнуть в его пепле. Они последовали за своим неизвестным избавителем, который большими обходами счастливо вывел их за городские стены, и они уж не видали, как с страшным грохотом обвалились дома, и как все несчастные, искавшие спасения в храме, погибли в дыму, в пламени и под развалинами.

Но несчастия еще не кончились. В нескольких верстах от города на них напала шайка грабителей, обобрала у них все, что оставалось, и отпустила на все четыре стороны — в рубище. После всех этих потрясений, Олимпия захворала и потом во весь остаток своей жизни не могла совсем поправиться: все страдала лихорадкой.

Изнуренная болезнью, голодом и страхом, добрела она кое-как до Гаммельбурга; на ней было чужое платье, все в лохмотьях, данное ей какою-то бедною крестьянкой, которая сжалилась над ее несчастным положением. Жители Гаммельбурга не смели принимать нищих беглецов и настаивали, чтобы они шли назад, в Швейнфурт.

Положение было отчаянное. Наконец граф Эрпах узнал, кто эти нищие, и давно зная Олимпию по ее сочинениям, дал им приют в своем великолепном замке. Сама графиня ухаживала за больною, давала ей лекарства и поставила на ноги. Наконец Грунтлер получил место профессора медицины в Гейдельбергском университете и перебрался туда вместе с Олимпией, которая в том же университете начала читать лекции греческого языка и литературы. Слушатели особенно усердно посещали ее оживленные, увлекательные лекции; но она должна была скоро отказаться от них, потому что лихорадка ее не покидала.

В Гейдельберге жила она очень бедно и беспрестанно хворала; но не очень долго: через год после несчастного своего бегства из разоренного Швейнфурта, она умерла на двадцать девятом году от роду. Вот обстоятельство, которое особенно верно показывает ее характер и вообще направление тогдашних ученых: за несколько дней до своей смерти, она написала письмо одному из своих старых друзей, оставшихся в Италии и, как обыкновенно на латинском языке. Накануне смерти, она потребовала, чтоб ей подали это письмо и собралась его поправлять; но уж не могла…

Современники так мало занимались Шекспиром, или так хорошо знали все, что до него касалось, что ни в каких записках не оставили нам сведений о частной жизни великого поэта. Много писали о таких лицах, которые вовсе не важны, а о Шекспире ничего. Даже его сочинения дошли до нас в очень неисправном виде, так что подлинность и верность некоторых мест сомнительнее, нежели текст некоторых древних греческих писателей, тогда как после смерти Шекспира не прошло еще двухсот сорока лет. Неизвестно даже, как следует писать его Фамилию: Shaxpeare, Shackspeare или Shakspeare, или еще как-нибудь иначе. Но для нас это все равно, потому что правописание фамилии не имеет никакого влияния на достоинство его сочинений.