Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Неожиданно рядом со мной возник Нельсон, размахивавший моей стрелой.

— Вот стрела, которая убила импалу! — крикнул он Гбенье. — Она прошла сквозь шею. Посмотри на свои — они нанесли лишь две маленькие царапины на боку. Он даже не почувствовал их перед тем, как умереть.

Тот скривил губы:

— Как стрела, пущенная женщиной, могла убить годовалого импалу?

— Проделав дыру в его шее, Гбенье, — ответил Нельсон. — Твои стрелы прилетели следом — как псы за сучкой. Куда ты целился, нкенто?

Гбенье занес кулак, и я была уверена, что он убьет Нельсона за такое оскорбление. Но вместо этого он показал на меня пальцем, потряс им, будто хотел стряхнуть с него кровь или слизь, велел мне освежевать импалу и принести мясо в деревню, после чего повернулся и пошел прочь.

Нельсон достал нож и опустился на колени, чтобы помочь мне выполнять эту нудную работу — перереза́ть сухожилия и сдирать шкуру. Я была ему благодарна, и в то же время мне было тошно.

Нельсон высмеял Гбенье, назвав его «нкенто» — женщиной.

Рахиль

Если вы думаете, что можете представить, какой это был ужас, то ошибаетесь. Агнцы для заклания. То ли мы, то ли животные — я даже толком не пойму, кого мне больше жаль. Это был самый отвратительный день в моей жизни. Я стояла на выжженном поле, во рту у меня был привкус пепла, он застилал глаза, въелся в волосы, в одежду, все перепачкав. Я стояла и молила Господа Иисуса, если он слышал, чтобы забрал меня домой, в Джорджию, где я могла зайти в «Белый за́мок» и заказать гамбургер, не глядя, как закатываются его глаза и кровь, пульсируя, вытекает из мертвой туши.

Они-то веселились, смотря на это. Подобного веселья я не видела со времени игр по случаю Дня встречи выпускников. Все прыгали от радости. Я тоже поначалу, потому что подумала: ура! — наконец-то будет хотя бы сносная еда. Мне казалось, если съем еще один омлет, сама превращусь в курицу и начну кудахтать. Но к вечеру все были перепачканы кровью, как счастливые упыри, от которых бросает в дрожь, и мне стало невыносимо быть одной из них. Деревенские жители у меня на глазах превращались в скотов с жадно раскрытыми пастями. Моя сестра Лия, опустившись на колени, с энтузиазмом свежевала бедную маленькую антилопу, начав с того, что рассекла ей живот и с жутким звуком рвущейся плоти содрала шкуру с ее спины. Они с Нельсоном сидели рядом на корточках и проделывали это с помощью ножа и зубов. Оба были так покрыты сажей, что напоминали чайник с кастрюлей, один чернее другого. Когда закончили, тушка лежала на земле обмякшая, красно-голубая, блестящая, покрытая скользкой белой пленкой. Она была похожа на нашего старого игрушечного пса Бейби, только сделанного из жил и крови. Остекленевшие мертвые глаза животного словно молили о пощаде. Я согнулась пополам, и меня вырвало прямо на мои фирменные кеды. Господи Иисусе! Я ничего не могла с собой поделать.

Я отправилась домой по сожженному склону холма, даже не сообщив маме, что ухожу. Мне уже семнадцать лет, я не ребенок и сама буду решать свою судьбу. Люди собирались на свою дурацкую базарную площадь, чтобы — не сомневаюсь — радостно наораться там по поводу охотничьей удачи и разделить мертвую добычу.

А я — нет. Я заперлась в нашем кухонном домике, сорвала с себя перепачканную одежду и швырнула ее в печь. Потом вскипятила большой котел, налила горячую воду в оцинкованную лохань, села в нее, съежившись, как ошпаренная картофелина, и рыдала, одна в целом мире. Мамин портрет президента Эйзенхауэра смотрел на меня со стены, и я стыдливо прикрыла грудь руками, зарыдав еще горше. Чувствовала, что моя покрасневшая кожа вот-вот начнет слезать и я стану похожа на ту бедную антилопу. Меня не смогут отличить от других освежеванных трупов, которые сегодня все притащат домой. Лучше бы я умерла вместе с несчастными животными. Кто бы об этом пожалел? Пока вода остывала, я сидела в ней, глядя на президента. Его белое круглое лицо было таким приветливым и добрым, что я плакала, как ребенок. Мне хотелось, чтобы вместо собственных родителей моим отцом был он. Мечтала жить под надежной защитой кого-нибудь, кто прилично одевается, покупает мясо в магазине, как предназначил милосердный Господь, и заботится о других.

Я поклялась: если удастся пережить это испытание, не притронусь ни к одному из этих животных, которых загнали в западню и перебили там, на холме, как невинных младенцев. В сущности, они ими и были — бабуины, бородавочники, антилопы, обезумевшие, смертельно испугавшиеся огня. А люди ничем не отличаются от животных: Лия и эти мужчины, облизывающиеся, уже предвкушающие дым костра и жареное мясо. И несчастная маленькая Руфь-Майя, подбирающая обожженных гусениц и кладущая их прямо в рот, потому что родители не в состоянии накормить ее. Все они сегодня там, под палящим солнцем, были просто бессловесными животными со зна́ком, прахом нарисованным у них на лбу. Вот и все. Несчастные бессловесные твари, спасающие свои жизни.

Лия

Этот день должен был стать самым знаменательным в нашей деревне, но вместо этого обернулся настоящим кошмаром. И через пятьдесят лет, если буду еще жива, оглядываясь на тот день и последовавшее за ним утро, я буду готова поклясться: то был самый жуткий день в нашей жизни.

По окончании охоты предполагалось празднование, однако не успели старики притащить под дерево барабаны, не успели начаться танцы, как образовалась свалка с криками и дракой. Мужчины, кого мы знали как добрых, щедрых отцов, мгновенно превратились в незнакомцев, сходившихся лицом к лицу, со стиснутыми кулаками и выпученными глазами, и оравших друг на друга. Руфь-Майя расплакалась и спряталась в мамину юбку. Вряд ли она вообще поняла, что происходит. Ни тогда, ни после.

Я тоже была участницей. Понимаю. Но произошло уже столько всего, прежде чем я присоединилась к сваре. С момента, когда мы впервые ступили на землю Киланги, все шло не так, хотя мы-то этого не видели. Даже независимость оказалась благотворна не для всех, вопреки тому, что говорили в тот день на набережной, когда Лумумба и бельгийцы провозгласили разные обещания, а белый король прятался где-то под маскировкой. Неизбежно должны были быть победители и побежденные. Теперь на юге идет война, на севере убивают, ходят слухи, будто белые захватили власть в армии и намерены убить Лумумбу. В день охоты война уже с ревом катила на нас — белые против черных. Нас всех столкнула жадность, и мы не сумели преодолеть ее.

Моя стычка с Гбенье над импалой, которую на самом деле убила я, стала предметом общей перепалки между теми, кто проголосовал за меня, и теми, кто проголосовал против. Были и перебежчики, главным образом в лагерь моих противников, — те, кто поддался угрозам папы Кувудунду. Ужасы, какими он стращал, уже начали сбываться. Глаза наблюдали за нами с деревьев, когда мы волокли свою добычу в деревню, складывали в кучу и собирались вокруг нее голодной толпой. Гбенье сделал первый шаг, за ногу вытащив антилопу из кучи и гордо подняв ее над головой. Папа Нду принял ее у него, занес мачете и одним сокрушительным махом отсёк задний окорок. Подняв, он швырнул его мне. Окорок шлепнулся на землю у моих ног, обрызгав кровью мои носки. При полном отсутствии человеческих звуков в уши мне ворвался оглушительный стрекот саранчи, затаившейся в листве.