Барбара Кингсолвер - Библия ядоносного дерева

Утром, после того как рассыпали золу, мы проснулись до рассвета. Сгорая от нетерпения узнать, кто же попался в нашу западню, мы неподвижно лежали в кроватях, не смыкая глаз, пока в открытом окне не появилось лицо Нельсона. Наши родители еще спали, и мы на цыпочках выбрались из дому. Нельсон ждал нас с шестом, вдвое длиннее своего роста. Мы вошли в курятник.

Странно, но даже если ты называешь свое состояние разными словами, возбуждение и ужас ощущаются организмом одинаково. Крадясь мимо спальни родителей, мы испытывали те же чувства, что на Рождество или пасхальным утром, когда Христос вознесся, а мама припрятала в траве лужайки перед пасторским домом в Вифлееме, штат Джорджия, целое племя зефирных кроликов. Руфь-Майя, с глазами, исполненными ожидания чуда, прикрывшая рот собранной в горстку ладошкой… Я заставляла себя забыть, забыть, забыть и не могла, потому что этот взгляд проникал повсюду, даже в мои сны. Руфь-Майя с пасхально-утренними глазами.

Как и не сомневался Нельсон, оно было внутри курятника. Он остановил нас в дверях, мы замерли, всматриваясь туда, куда Нельсон протягивал руку, пока тоже не увидели в дальнем углу, в гнезде, их, двух наших драгоценных кур со всеми яйцами, обвитых плотным кольцом. Две несчастные взъерошенные бездыханные матери, прижатые к своему нерожденному потомству. Гнездо, яйца и куры в одной упаковке, обвязанные живой гибкой блестяще-зеленой лентой. Это было так красиво и напоминало изысканно сплетенную корзинку, что мы сначала даже не поняли, что это. «Трали-вали радужно-зеленая корзинка» [102] Американская детская песенка. , подарок? Нельсон поднял свой длинный шест и запустил его, как копье, в стену над гнездом так, что на темных неподвижных кур посыпалась пыль. По зеленой ленте-плети внезапно пробежала волна. Потом плеть замерла, и из клубка на дюйм высунулся ее конец. Маленькая тупая голова поднялась и, качаясь, уставилась на нас. Неожиданно голова широко расщепилась, и стала видна блестящая синяя внутренность пасти с двумя длинными клыками. Язык изящно лизал воздух.

Плеть молниеносно стрельнула в сторону шеста, дважды «клюнула» его и, стремительно вырвавшись из гнезда, просквозила мимо нас через открытую дверь на яркий свет. Исчезла.

Затаив дыхание, мы пялились на место, где только что находилась змея, и вспоминали то, что произошло перед нашими глазами. Зеленая мамба, мастерица маскировки, непревзойденная в ловкости, агрессивности и скорости. L’ingéniosité diabolique de la nature a attaint avec ce serpent le plus haut degree de perfection — так описывали ее эксперты в библиотечной книге о змеях: в этой змее дьявольский гений природы достиг высшей степени совершенства. То, что мы увидели, было взорвавшейся корзинкой смерти. Даром, предназначенным Нельсону. Мы трое выдохнули. Одновременно. И опустили головы к пепельно-серому полу.

На нем отпечатались танцевальные шаги всех семи разновидностей. Следы расходились веером тесно прижатыми друг к другу полукругами. Овиж олз. Зло живо. Это были не задние лапы вставшего на дыбы леопарда, непочтительно обратившегося против человека. Не ползучий след живота разгневанной змеи, вылезшей из земной норы, чтобы покарать нас. Это были следы человека, одного конкретного человека, который принес змею — заколдованную, обездвиженную — в корзинке или просто в руках. Танцора с шестью пальцами на левой ноге.

Лия

Помню только, что услышала вздох, всхлип и крик одновременно, странный крик — будто новорожденный сделал свой первый вдох. Мы не понимали, откуда он донесся, и посмотрели вверх, на верхушки деревьев. Нервный ветер качал ветви, но больше ничего. Только тишина.

Теперь, оглядываясь назад, я удивляюсь, что мы посмотрели вверх. Никто из нас не взглянул на Руфь-Майю. Я даже не отдавала себе отчета в том, с нами ли находилась Руфь-Майя в тот момент. На мгновение она словно исчезла, и ее голос взлетел на дерево. Потом она вернулась к нам, но единственным, что от нее осталось, была жуткая тишина. Лишенная голоса пустая оболочка моей маленькой сестренки, тихо сидевшей на земле, обхватив себя руками.

— Руфь-Майя, солнышко, все хорошо, — сказала я. — Плохая змея ушла. — Я опустилась перед ней на колени и нежно тронула ее за плечо. — Не бойся. Змеи больше нет.

Нельсон тоже встал на колени и приблизил свое лицо к ее лицу. Он открыл рот, чтобы сказать ей что-нибудь ободряющее, наверное, потому что любил Руфь-Майю. Я это знаю. Видела, как он пел ей песенки и защищал ее. Но Нельсона тоже поразила ее страшная немота, из его горла не вырвалось ни слова. Глаза становились все шире по мере того, как менялось ее лицо, превращаясь в бледно-голубую маску, разворачивавшуюся от линии волос до провалившихся губ. Глаз не было. Я хочу сказать, что через ее глаза на нас смотрел кто-то, кого мы не узнавали.

— Руфь-Майя, что с тобой? Что?! Что ты увидела?!

В панике я сильно встряхнула ее и слишком громко выкрикнула эти слова. Вероятно, это было последним, что она услышала от своей сестры Лии.

Нельсон оттолкнул меня и заговорил на киконго так быстро, что я ничего не понимала. Затем разорвал на ней блузку одним рывком и прижался лицом к ее груди. Но сразу отпрянул в ужасе. Помню, в растерянности я подумала: нужно поискать пуговицы, чтобы помочь ей пришить их. Тут пуговицы — большая ценность. Странно, что мне в голову пришло именно это. Нелепо. Но я не могла смотреть на то, что находилось передо мной.

— Мидики! — завопил мне Нельсон. Несколько мгновений смысл слова не доходил до моего отупевшего, вспухшего мозга. — Молоко! — орал он. — Неси молоко! Козье, собачье — какое угодно, надо вытянуть яд. Беги к маме Нгузе, — велел Нельсон, — она знает, что делать, однажды она спасла своего сына после укуса зеленой мамбы. Какакака, беги же!

Но я была не в состоянии двинуться. Мне стало жарко, я не могла вздохнуть, меня словно пригвоздило к месту, как антилопу стрелой. Я могла лишь пялиться на голое левое плечо Руфи-Майи, на котором, как красные бусинки, выступали две точечные ранки. Две точки на расстоянии дюйма друг от друга, крошечные, как знаки препинания в конце предложения, прочитать которое было невмоготу. Оно начиналось где-то прямо над сердцем Руфи-Майи.