Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

— До мелей успеем выгнать. Я ужо нажму как следует.

— Не успеешь — прогоню и огласку сделаю, чтоб никто тебя не принимал.

— Не первую весну леса плавлю, бывали положения похуже, а управлялись.

— На тебя вся надежда, с тебя и спрос будет.

Купец в толпе рабочих заметил Садыка и подозвал к себе.

— Скажи, как живет Магомет Гафаров?

— Не знаю.

— Где зиму-то жил, не в Мелеузе, что ль?

— В Мелеузе.

— И не знаешь?

— Не спрашивай, не любит Садык Гафарова.

— Может, Садык и меня не любит?

— Зачем богатому купцу знать, любит ли его бедный башкирин?

— А я хочу знать. Говорят, башкиры собираются убить меня. Верно это?

— Не знаю.

— Ты не собираешься? Чего молчишь?

— Садык никого не хочет убивать.

— Стало, любишь меня. Скажи, кто собирается меня убить?

— Не знаю.

— Не хочешь, упрямишься? Ну, так я заставлю! — Укладов взял Садыка за грудь и потряс. — Говори! Ты у меня десять лет работаешь, я тебе десять лет хлеб даю, а он сказать не хочет. Кто мой враг, говори!

— Много башкирин твой враг.

— Много? Может, все башкиры?

— Магомет Гафаров не враг.

— Окромя его, все, и ты тоже. Ладно. Сбавить всем башкирам поденную! — приказал Укладов доверенному.

— На много ли?

— По гривеннику против русского.

Тут подскочил к Укладову Бурнус, поднял руки вверх, и, как муэдзин, начал кричать свой намаз.

Заволновались башкиры, ближе, тесней сгрудились вокруг Бурнуса и Укладова. Купец заорал:

— О чем этот щенок гавкает? А? Башкирию ограбили, леса вырубили, степь отняли!.. Эй, ты, бритолобый, у кого научился?

Укладов дернул Бурнуса за руку, но малайка только громче закричал:

— Брось курай, возьми топор и прогони тех, кто грабит наш народ!

— «Прогони»… «Грабит»… Я тебе дам! Народ мутишь. Замолчи, поросенок!

Укладов размахнулся и ударил кулаком Бурнуса в висок.

— Вот тебе, знай наших!

Упал малайка в грязь и дико завыл.

Загалдела густая толпа башкир, завизжала: Укладов схватил из дровяного ската орясину и угрожающе поднял ее.

— Вот, подойди только! Басурманы!

Толпа отступила, и обозленный, нахмурившийся купец ушел от реки к своему тарантасу. Лихая пара умчала его в город.

Ночью с гамом, песнями и гармонью пришла артель русских бурлаков.

Они разложили костры и пили водку, потом плясали на мокром лугу. Грязь забрызгала их самотканые штаны, рубахи и густые спутанные волосы. Она ошметками летела от больших растрепанных лаптей, но бурлаки не обращали внимания на это, плясали и гикали:

Бурнус забился между штабелями дров, плакал и грозил, что после Магомета Гафарова убьет русского купца.

Нашел малайку Садык и утешал:

— Не реви, Бурнус, услышит народ, смеяться будет.

Наутро начался сплав. Всю реку закидали бревнами, плавали они в ней, как густая лапша. На поворотах бревна застревали, получался затор, приходилось бежать по бревнам и баграми расталкивать его. Под ногами бревна тонули, повертывались, и неловкие плотовщики падали в воду.

Бурнус за день падал в реку два раза. Ледяная вода пропитала его одежду, и знобило тело. Хотел Бурнус обсушиться у костра, но его заметил доверенный и погнал:

— Лодырь, пошел работать! Еще раз увижу — дам расчет.

Пришлось работать Бурнусу в мокрой одежде. Ночью он высушил ее у огня, а на другой день опять попал в воду. Появился у малайки озноб и кашель, по телу пошли прыщи. Не спал он по ночам и стонал.

— Иди в Мелеуз, — говорил ему Садык, — умрешь здесь.

— Нет, не пойду, кинжал надо.

— Осенью я принесу тебе кинжал.

— Я сам куплю.

Бурнус к концу первой недели научился бегать по бревнам и не падать в реку. Тогда его одежда стала сухой, и болезнь прошла.

Около города Уфы бревна связали плотами и погнали в Каму. На плотах было легче, суше и свободней. Когда плот шел по ровному плесу, Садык и Бурнус садились на край и удили рыбу.

Однажды Бурнус достал из кармана тростниковую трубку и сказал:

— Слушай, Садык, я буду играть.

— Ты сделал курай?

— Да, Садык.

Бурнус часто вспоминает Мелеуз, старую мать, и тогда ему охота играть на курае.

Малайка помирился с печальной музыкой тростниковой дудочки и все ночи, когда плот стоял у берега, а над рекой лежали серый сумрак и тишина, играл на курае. Играл он и тихонько напевал:

«Прощай, Башкирия, прощай, степь и гора Карагай. Прощай, село Мелеуз и высокий минарет. Прощайте, старая мать и река Белая. Уйдет от вас Бурнус. Есть у него деньги на кинжал, купит он его в большом городе, убьет Магомета Гафарова и уйдет в Урал-Тау. Никакой начальник не найдет там Бурнуса. Возьмет Бурнус с собой один кинжал и станет мятежником, как богатырь Салават Юлаев.

Прощайте, река Белая и друг Садык. Уйдет от вас Бурнус. Не затем он родился, чтобы гонять леса родной Башкирии, делать деньги купцу Укладову.

Прощай, прими мою последнюю печаль и слезы, больше Бурнус не будет плакать. Прощай и ты, печальный курай, играй мне в последний раз, потом я брошу тебя в Белую».

Плот вышел в Каму. Бурнус и Садык сидели на краю плота, над ними висела ночь с новеньким ярким полумесяцем. Под ногами у них вздыхала Кама. С далекого темного берега неслась одинокая песня:

— Скоро придем в Волгу, там есть большой город Самара. Я куплю кинжал и пойду в Мелеуз убить Гафарова. Пойдем, Садык, вместе, — сказал Бурнус.

— Стар Садык, рука его плохо держит багор и совсем не может держать кинжал. И тебе незачем покупать его. Ты можешь достать кинжал Салавата Юлаева.

— Где?

— Слушай!

— Пойди, Бурнус, в деревню Мурсалимкино, пройди ее всю, до конца, и увидишь в поле старую избенку. Нет у той избы ни ворот, ни двора, ни загонов. Постучи, Бурнус, в дверь и скажи: «Добрая бабушка Узенбаева, пусти правоверного башкирина. Я устал, и мне надо отдохнуть». Откроет тебе старуха Узенбаева — у нее спроси про кинжал. Не откроет — постучи сильней и скажи: «Пусти меня ради великого богатыря Салавата Юлаева». Войдешь в избу и увидишь на стене кривой и длинный кинжал. Знай, что это тот, который висел у пояса великого богатыря, был в его руке.

— Отдаст мне старуха кинжал?

— Не знаю. Только помни, Бурнус, что носил его сам Юлаев, помни, зачем ты его берешь, за кого поднимаешь!

— За Башкирию, Садык. Я прогоню начальников и купцов, верну всю степь. Опять пойдут по ней табуны, опять башкиры будут выезжать на кочевье, ставить коши. И ты, Садык, вернешься в степь, у тебя будет табун, ты будешь ездить на своем коне, жить в своем коше и пить свой кумыс. Все будут пить его.