Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

Остался один Салават Узенбаев, сын Юлаева, но много у него врагов, сильны они, и скоро он сломает свой кинжал.

С берез и осин падали кровавые листья. Однажды пришел в кош старухи Узенбаевой слепой курайса. Он сел на ковер и заиграл на тростниковой дудочке, вырезанной еще его дедом, когда над Башкирией веяли вольные ветры.

Играл и пел он, что слава павшим в неравном бою, слава кинжалу и руке, которые поднялись против тысяч.

Слава Салавату Узенбаеву, сыну Юлаева. Его рука сразила трех царских прислужников, которые, свирепы, как кабины. Ему в Сибири приготовили могилу и погнали его туда, но он отбился от конвоя и умер вольным орлом.

— На нем нельзя было сосчитать всех ран, и каждая сочилась кровью. Он все время держал в руках кинжал своего великого отца; когда потекла последняя капля, он отдал его мне, слепому курайсе. Тогда я был зряч и ходил без поводыря. Я закопал Салавата на горе Иремель. Там вольный ветер. Я запомнил его последние слова: «Отнеси кинжал к матери» — и пять лет хожу по Башкирии, во всех кошах каждой женщине пою эту песню. Многие плакали, но ни одна из них не сказала: «Я мать».

Курайса кончил, а мать заплакала и запричитала:

— Ты нашел ее, слепой курайса, перед тобой мать, которая слушала твою песню сердцем. Положи кривой и длинный кинжал моего мужа и моего сына со мной рядом. Кому я отдам его? Мои сыновья пастухи, они привыкли держать кнут, а не кинжал.

Слепец отвернул полу и положил кинжал на ковер.

Ночью, при луне, в другом коше курайса пел свою песню, к которой прибавил, что нашлась женщина, которая сказала: «Я мать». Но ей некому отдать кривой и длинный кинжал, ее дети пастухи.

— Я, слепой курайса, буду ходить и искать по всей Башкирии смелого орла, который возьмет кинжал в свою руку. Я буду искать пять лет, десять, буду искать всю жизнь, при смерти отдам свой курай поводырю и скажу: «Ищи!» Неужели не найдется руки, когда есть кинжал, неужели в Башкирии нет сердца твердого, как сталь?

Ходил слепой курайса по деревням и кошам Башкирии, но не было смелой руки и твердого сердца. Висел кинжал в коше Узенбаевой. Позвала она раз своего сына-пастуха и сказала:

— Я вижу, как убывают твои стада. Скоро наступит вечер, когда ни один бык и ни один конь не вернется к нашему кошу.

— Мать, чего ты хочешь? — испуганно спросил сын.

— Твой брат старше, он будет пасти табун, а ты возьми кинжал и ступай. Теперь в Башкирии один брат должен быть пастухом, а другой воином.

Сын взял кинжал и ушел, но он не знал, кого бить, где подстерегать, и через три дня вернулся в кош.

— Где кинжал? — спросила мать.

— Там, — сын отвернул полу бешмета.

— Ты держал его не в руке, а на привязи, как собаку?

— Я пойду гонять табуны, моей руке тяжела сталь.

— Иди. — И седая голова матери печально опустилась.

Сын ушел к табунам, а кинжал стал ждать другую руку, которой не тяжела сталь.

Умерла старуха Узенбаева и сказала перед смертью своей снохе:

— Будет сын охотник, отдай ему кинжал.

Не родилось у снохи охотников, все сыновья пошли то ловить рыбу, то рубить лес купцам и гнать его по реке Белой. У них уже не было стад, не ставили они по летам кошей, а жили в деревне Мурсалимкино на отлете, в старой и гнилой избе.

Умерла и эта Узенбаева, сказала своей снохе:

— Отдай кинжал сыну, который подымет руку за Башкирию!

Ждала мать такого сына, а они рождались, недолго жили и умирали. Пришли такие времена, когда дети башкир рождались будто затем, чтобы тотчас умереть.

Живет теперь старуха Узенбаева одна. Нет у нее ни стад, ни детей. Висит на стенке кинжал, почернел он и заржавел, давно его не держала ничья рука. Не ходит по Башкирии слепой курайса, не ходит и его поводырь, не поют они песню про кинжал Салавата Юлаева, и забыли башкиры, что есть он. Редко кто вспомнит его, а если вспомнит, то непременно скажет:

— Тяжел он для нас. Салават Юлаев богатырь был.

Пришел Бурнус в деревню Мурсалимкино, постучал к старухе Узенбаевой и сказал:

— Пусти меня ради великого богатыря Салавата Юлаева.

Старуха открыла дверь и слепнущими глазами посмотрела на молодого башкирина.

— Кто тебе сказал, что был в Башкирии Салават? — спросила она.

— Мой отец, у которого отняли степь, у которого нет больше табунов. Моя мать, у которой все дети ушли работать на купцов. Кто мне сказал? Старый лошман Садык. Пустая степь, вырубленные леса — они сказали. Дай мне кинжал великого богатыря!

— Может, глаза твои боятся крови? Знай, у кого кинжал, у того на руках и кровь.

— Когда мои глаза испугаются крови, я принесу кинжал обратно.

До вечера Бурнус отдыхал в избе старухи Узенбаевой; когда потемнело небо и угас последний солнечный луч, он вышел на дорогу. Под полой его рваного бешмета был спрятан кинжал великого Салавата.

Спал Мелеуз, закутанный в туман и прохладу наступающей осени. Усталый Бурнус сидел в избе своего отца. Старик закрыл Коран и слушал сына, который рассказывал, как на берегах Белой и Камы мучится башкирский народ.

— Им все-таки платят деньги, а ты, Бурнус, ушел… — сказала мать.

— Ушел и никогда больше не вернусь, не возьму багор, чтобы гнать чужие плоты. Я пойду с ним! — и молодой башкирин положил на стол кривой и длинный кинжал. Теперь он сверкал — Бурнус прочистил его и наточил.

— Куда пойдет Бурнус? — прошептала непуганая мать.

— Скажите всем, что в моей руке гнев самого Салавата Юлаева.

— Как будет жить твой отец и твоя мать?

— Аллах вам поможет.

— О, аллах, он не дает хлеба, он не приготовил правоверным башкирам другой степи и табунов. Сын Бурнус уходит! — запричитала старая башкирка. — Бурнуса посадят в тюрьму и уведут в Сибирь! Я постелю ему последнюю перину из мягкого пуха. Спи, Бурнус, может, ты полюбишь дом своего отца.

— Мать, не стели перину, я не буду спать дома. Вот деньги. — Сын отдал остатки своего заработка. — Закрой дверь, я больше не постучу в нее.

Взял кинжал, спрятал его под халат и пошел.

— Бурнус, возьми Коран! — отец протянул книгу.

— Читай его сам! Правда давно переселилась из Корана в кинжал, — отозвался сын и вышел. Отец остался с протянутым вслед ему Кораном.

Бурнус прошел по пустой улице Мелеуза к дому каштана Магомета Гафарова и попробовал открыть ворота, но они были закрыты на цепь, и злой спущенный пес бегал по всему двору. Оглядел Бурнус высокий забор, что вокруг дома, и понял: не попасть ему ночью к Гафарову, высок забор, а сверху он еще утыкан длинными стальными иглами.

Повернул Бурнус от дома Гафарова к мечети, там и лег у стены, за кустами.

«Буду спать, утром муэдзин разбудит меня», — решил он.

Чутко спал Бурнус. И все время чувствовал холодный кинжал. Просыпаясь, он трогал его рукой, убеждался, что кинжал цел, и засыпал снова.