Алексей Кожевников - На Великой лётной тропе

В конце концов Степа становится рабочим, вливается в заводскую семью, втягивается в работу. Так начиналась династия металлургов Милехиных. Окончательно почувствовать себя причастным к рабочему классу Степану помогли комсомолец Коркин и музейный работник Кучеров. Они поведали о славных страницах истории родного Урала на экскурсии, организованной на гору Благодать. И как бы расширился, раздвинулся перед Степой видимый мир.

«Каждый вершок полит человеческой кровью, — рассказывал Коркин, — у каждой горы братская могила… Здесь сплошь железо, медь, золото, самоцветы, уголь. Рудное сердце России… Без Урала всей России — смерть…»

А потом к словам Коркина добавилась красивая легенда, которую поведал Кучеров, — о подвиге великого вогула Степана Чумпина, освободившего свой народ и русских от железной кабалы, в которой держали их купцы, чиновники, шаманы. Он объявил всем, что рудное богатство горы принадлежит простому люду. С тех пор кладовые горы Благодать стали всенародным достоянием.

В память об этом удивительном подвиге вогула-охотника на вершине был сооружен памятник — на чугунной плите стоял метровый чугунный столб с надписью:

«Вогул Степан Чумпин сожжен здесь в 1730 году».

Осмотр горы Благодать, увиденный с высоты синегривый Урал со своими заводами и рудниками, красивая легенда о великом вогуле оставили в душе Степы неизгладимое впечатление, помогли ему окончательно определить место в жизни.

«Если неграмотный охотник двести лет назад понял, — размышлял он, — куда идет жизнь, что железный путь жизни — благой путь, то как не понять этого ему — Степе Милехину, ученику мартеновского цеха?.. И родилось у парня великое удивление перед всеми Чумпиными земли, в его воображении грезился памятник для них, какого еще никому не ставили. Памятник из железа и живого пламени, и на нем зеленая трава».

Глава «Великий вогул», как ограненный драгоценный камень, вправлена автором в повесть так, что своим внутренним светом озаряет весь сюжет, действия всех героев, дело, которое они призваны творить на земле, как ее настоящие и единственные хозяева.

И читатель верит — избранный путь молодого рабочего Милехина завершится именно так, как заканчивается повесть «Парень с большим именем»:

«Никому еще не открывал он свою мечту — сделать что-нибудь большое, необыкновенное, за что Кучеров и все другие люди к трем великим Степанам: Разину, Халтурину и Чумпину прибавили бы четвертого — Степана Милехина».

Кожевниковский мотив — приобщения к заводскому труду — с новой силой продолжает звучать и в повести «Тоже доменщик». Автор как бы расширяет его звуковую гамму, ищет и находит такие ее оттенки, которые придают произведению более гармоничное выражение. Да и само начало повести невольно настраивает читателя на праздничное настроение, на тот душевный подъем, когда с уст сами по себе срываются слова песни, выражая радость, нахлынувшую на человека.

«В тот день Петрокаменский завод не работал. Стояли все цехи, не стучали молота, не гремели железные листы, и дым из трубы валил пе клубом, а тоненькой струйкой. Весь народ с утра пошел с флагами, с песнями гуртом по улицам. На площади комсомольский оркестр дул в большие медные трубы, а народ пел «Интернационал» и «Смело мы в бой пойдем за власть Советов»…

Побудительным поводом к такому всенародному торжеству был пуск доменной печи на заводе, которая «с восемнадцатого года и до двадцать пятого стояла холодной». Говорили, что в ней даже совы навили гнезд, а по стенкам проросли грибы.

Так, с первой нотки, какую задает певцу камертон, автор настраивает нас на свой музыкальный лад и ведет до конца повести, придавая ей задушевность и теплоту, раскрывая перед нами духовное богатство рабочего человека, для которого нет ничего на свете дороже труда, своего любимого дела.

После такого зачина на общем, как бы музыкальном фоне повести А. Кожевников раскрывает судьбы подростка Климки и его дедушки Стратона. Судьба Климки чем-то схожа с образом Степы, выписанным в «Парне с большим именем». Климка тоже устраивается работать на завод, но не в горячий цех, а в лесу на ямах обжига угля, нужного для выплавки чугуна. И хотя подросток мечтает работать у горна печи, непосредственно выдавать, чугун, быть доменщиком, а не угольщиком, он осознает, что дело его тоже очень важное и нужное. И когда кто-нибудь пытается подшучивать над Климкой, что он угольщик и с доменщиком у него лишь общая копоть, паренек с достоинством отвечает: «Нет, не одна копоть. Мой уголь не в самовар идет, а в домну. Без него не расшевелить Домну Терентьевну…» И получается, что он тоже доменщик и среди рабочих занимает не последнее место.

В несколько иной манере написана повесть «Чугунный Федот», в которой Алексей Венедиктович, хотя и снова старается показать труд человека, занятого в главной сфере Урала — металлургическом производстве, но преломляет весь материал под другим художественным углом, срезает иной социально-духовный пласт жизни рабочего люда. В отличие от первых повестей в «Чугунном Федоте» раскрывается антирелигиозная тема, ярко показывается, как церковники и монахи обманывают верующих, а когда сознательный и потомственный рабочий разоблачает темные махинации «святош», последние убирают его как разоблачителя их обмана — физически уничтожают.

Эту трагическую историю поведал А. Кожевникову старый доменщик Антонов, когда писатель, работая разъездным корреспондентом, по заданию одной московской газеты побывал на уральском Железновском заводе.

На главной площади заводского поселка, где обычно устраиваются праздничные демонстрации и митинги, Алексей Венедиктович обратил внимание на большую темную глыбу. На ней было написано:

«Федот Губанов — рабочий-доменщик. Погиб от руки врагов за революцию и свободу».

«— Это памятник ему? — спросил А. Кожевников у Антонова.

— Гораздо больше памятника, — ответил тот и пояснил: — расплавлен в этом чугуне… Тут и гроб, и могила, и памятник, и он сам весь. Мой дружок Федот и этот чугун — одно нераздельное, оттого и дали имя Чугунный Федот…»

И дальше идет повествование о славных делах Губанова и его трагической гибели. Читать об этом без боли в сердце нельзя. А произошло все неожиданно и быстро. Никто не заметил, как вбежавшие в цех два монаха, крикнув: «Погибни, анафема», — столкнули Федота Губанова в ковш, полный расплавленного чугуна.

Монахов задержали. Они признались, что сделали это по приказу монастырского игумена, «предав лютой, адской казни богопротивного коммуниста (большевика) Федотку Губанова».

Тогда рабочие цеха решили вывезти слиток на площадь, на самое почетное место: «Живи, Федот, вечно будь для всех примером!»