Мальте Рольф - Польские земли под властью Петербурга [От Венского конгресса до Первой мировой] [litres]

Но помимо этого нерешительная, выжидательная линия поведения властей объясняется и тем фактом, что после отмены военного положения в их руках остались лишь ограниченные возможности влиять на местную прессу. Если администрация не вмешивалась даже тогда, когда в варшавских ежедневных газетах появлялись скандальные публикации о злоупотреблениях в самóм административном аппарате, то с каким же безразличием она должна была отнестись к конфликту, который воспринимала прежде всего как внутреннюю польско-еврейскую распрю! Пока кризис не стал угрозой общественному порядку, имперским властям казалось, что нет необходимости в действиях с их стороны; придерживаясь неинтервенционистского стиля государственного управления, они долго позволяли конфронтации в обществе развиваться своим чередом, тем более что воспринимали ее как «конфликт других». Поэтому они в нее и не вмешивались, сведя свое участие в событиях лишь к обеспечению порядка. Как и во многих других случаях, режим не воспринимал события и процессы в Царстве Польском как нечто «свое». В мышлении представителей властей, за этим краем была закреплена фундаментальная чужесть: они оставляли за собой статус внешнего наблюдателя и хранителя самых общих государственных интересов, не вступая в более или менее активное взаимодействие с коренным населением этой «чужой страны».

Тот факт, что это население в новых условиях легализованной публичной сферы было занято в первую очередь поиском «внутренних врагов», имел для царской администрации незапланированный, но приятный побочный эффект: фокус конфликта оказался смещен. Интенсивность конфронтаций внутри общества в Царстве Польском, несомненно, способствовала тому, что не вмешивавшаяся в них русская администрация потеряла в глазах поляков статус главной угрозы. Что, впрочем, не означало сближения: политические дебаты, которыми характеризовался период между 1906 и 1914 годами, никоим образом не привели к большей интеграции Привислинского края в структуру Российской империи. Бесспорно, после Октябрьского манифеста новая политическая публичная сфера, возникшая в Царстве Польском, стала больше похожа на ситуацию внутри России, с введением свободы прессы информация легко, без цензурных барьеров курсировала между центром и периферией, а польские депутаты заседали теперь в том же органе народного представительства, что и депутаты от всех других районов империи. Однако собственная, локальная логика событий, которая была характерна уже для течения революции 1905 года в Царстве Польском, определила и дальнейшие процессы, развернувшиеся после 1906 года: на протяжении тех лет, что оставались до Первой мировой войны, политическая публичная сфера в Привислинском крае тоже характеризовалась собственным ритмом и собственной проблематикой. Революция 1905 года во многом подкрепила опыт польской особости: польские участники революции воспринимали ее прежде всего как региональное восстание, лишь в очень малой степени взаимосвязанное с внутрироссийскими событиями. Эта сегрегация, которую предпочли сами польские политические акторы, в дальнейшем особенно наглядно проявилась в обособленном положении и даже изоляции польской фракции (koło) в Думе.

Но и вообще вся политическая публичная сфера Польши отличалась невероятной самозамкнутостью: тема польской автономии, дебаты о самоуправлении польских городов, не в последнюю очередь польско-еврейский конфликт – все это способствовало тому, что общественность Привислинского края была занята прежде всего собой, своей местной проблематикой и, самое большее, отмечала влияние Петербурга, которое, как правило, резко осуждала. Поэтому политическая культура, существовавшая в Царстве Польском после 1906 года, никоим образом не способствовала интеграции края в общеимперское целое, ведь при такой фиксации внимания на теме своего особого статуса оставалось мало места для других, непольских дел. Империя как общий контекст почти не становилась предметом рефлексии в польскоязычной прессе последних довоенных лет.

Такое закрепленное положение Царства Польского как инородного тела в империи не оставалось не замеченным и имперскими управленцами. В отличие от русских националистов, агрессивно осуществлявших дискурсивное присвоение польских губерний, у царских чиновников в предвоенные годы крепло понимание того, что, хотя Привислинский край и замирен в военном отношении, все же дальнейшее его объединение или тем более органическое слияние с российскими землями едва ли возможно 815.

Вследствие этого в последние годы российского владычества в Польше наметились значительное сокращение сферы действия имперской администрации и все более полная ее самоизоляция. Если раньше власти, уверенные в себе, осуществляли культурную колонизацию и демонстрировали польским подданным знаки лояльного отношения со стороны Петербурга или, по крайней мере, с позиции превосходства в силе принуждали их к участию в ритуалах прославления и укрепления империи, то внутренние распоряжения генерал-губернатора по случаю празднования столетия Бородинской битвы рисуют уже совсем иную картину: в них дано прямое указание проводить торжества только в кругах чиновничества и, самое большее, в районах с явным преобладанием русского населения 816. Это, конечно, было отчасти связано с поводом, по которому проводились торжества: среди лидеров польского общественного мнения было много франкофилов, за счет чего юбилей битвы русских с французами представлял собой проблематичное и потенциально конфликтное событие. Но, кроме того, здесь проявилось и самоограничение господствующей элиты, которая отказалась от всяких претензий на символическую интеграцию местного населения в общероссийский контекст. Поляки были уже практически потеряны для России как подданные, участвующие в ее жизни и ее праздниках.

О глубине неверия в лояльность поляков свидетельствуют и лихорадочные действия имперских ведомств в условиях нарастающей угрозы войны. Уже давно отказавшись от всех планов по дальнейшей русификации Привислинского края, в 1913–1914 годах они пытались хотя бы в приоритетных с военной точки зрения сферах и в стратегически важных пунктах осуществить частичное укрепление «русского элемента». Считалось вероятным братание между поляками с российской и германской или австро-венгерской стороны, направленное против России, и ему хотели таким способом воспрепятствовать, однако вплоть до начала войны этим запоздалым усилиям не суждено было никакого успеха 817.

В конечном счете у имперских административных элит в эти последние довоенные годы уже не имелось никакой концепции относительно того, что делать дальше с Привислинским краем. У имперских чиновников явно опустились руки, и безвыходность ситуации они вполне осознавали. Успокаивающе действовала, пожалуй, только уверенность в собственном военном превосходстве, позволяющем подавить любые попытки вооруженного восстания. Однако обширные планы по эвакуации края указывают на то, что царские чиновники прекрасно понимали: в случае войны отстоять этот западный выступ вряд ли удастся 818.