Мальте Рольф - Польские земли под властью Петербурга [От Венского конгресса до Первой мировой] [litres]

В перманентной конфликтной ситуации с безрадостными перспективами утешала разве что уверенность в том, что у царского правительства есть инструмент, который позволяет хотя бы в мирное время надежно гарантировать власть над Привислинским краем, – армия. В том числе и поэтому государственные инстанции ограничивались теперь своей основной функцией – поддержанием «спокойствия и порядка». Этот принцип, которым генерал-губернаторы руководствовались в своей административной практике уже в XIX веке, после 1909 года приобрел новый смысл, так как вел к постепенному самоустранению властей от политических дебатов, имевших определяющее значение для местной публичной сферы в те годы. Польско-еврейский конфликт и его эскалация в виде бойкота 1912 года могут служить хорошей иллюстрацией этого процесса. Бюрократия ограничилась – как делала и при других конфликтах – в основном обеспечением стабильности и недопущением насилия в общественной жизни. До тех пор, пока не возникало впечатления, что опасность угрожает самому господству Петербурга в крае, представители власти не видели для себя необходимости вмешиваться в происходящее. Они как бы устранились и самоизолировались от внутренних дел Царства Польского.

Однако проблема заключалась в том, что высшее имперское чиновничество оказывалось в двойной изоляции: польская общественность избегала интенсивных контактов с должностными лицами, а русская общественность в Царстве Польском предъявляла им все более радикальные требования. Националисты стремились к расширению привилегий для русских, причем не только в польских провинциях, но и во всей империи. Они с возрастающей агрессивностью критиковали наднациональное самосознание царской управленческой элиты, которая и после 1900 года определяла себя скорее через сословное происхождение, служебную этику и верность короне, а не через принадлежность к какой-либо из этнических категорий, характерных для национального образа мыслей. При этом представителям петербургского режима оградить себя от нападок националистов оказалось гораздо тяжелее, чем иметь дело с позициями польских лидеров общественного мнения. Последних легко можно было вписать в традицию «польских притязаний» и просто игнорировать, а вот доминирующий в те годы русский националистический дискурс, который в значительной степени приравнивал «имперское» к «русскому», делал для властей предержащих трудным проведение границы ними самими и русской общественностью с ее националистическими протагонистами 822. Тем не менее в прогрессирующем процессе изоляции чиновничества это дискурсивное навязывание статуса «товарищей по борьбе» мало что меняло. В обществе, которое развивалось по всем линиям и все больше распадалось на этносы, представители имперской власти оказывались во все большем одиночестве.

В этом обобщающем обзоре итогов исследования можно назвать четыре главных аспекта петербургского владычества в Привислинском крае. Во-первых, имперское господство осуществлялось посредством весьма разнообразного набора структур, акторов и практик. Между центром и периферией происходило сложное, иногда конфликтное взаимодействие, в котором проявлялась неоднородность имперской администрации. Эта неоднородность выражалась не только в многонациональном составе чиновничества, но и во внутренних трениях между ведомствами, между несовпадающими логиками их действий и между должностными лицами. Поэтому было бы неверно изображать имперскую администрацию в Царстве Польском главным образом как силовое ведомство и, соответственно, как аппарат угнетения и воспрепятствования развитию. Она была и этим тоже, но не только: в качестве аппарата, управляющего повседневной жизнью, эта администрация оказывала очень разнообразное, отчасти определяющее влияние на человеческое общежитие. Данный аспект имперской власти – ее формирующее влияние на социальные структуры и социальные взаимодействия – проявлялся во многих областях.

Тем самым оказывается затронута и вторая основная тема. Представители имперской власти и их польские и еврейские контрагенты создали сообщество в конфликте. Зоны контакта между местным обществом и бюрократией демонстрировали широкий диапазон возможностей для сотрудничества, трансграничного взаимодействия, а также для готовности к сопротивлению и для использования механизмов исключения.

Эти сближения и их границы в богатой конфликтами зоне контакта повлияли и на те представления, которые складывались у живших и работавших там людей: о собственной идентичности, о своем месте в социальной и культурной системе, а также о месте Привислинского края в империи. То же касалось и идентитарных проектов имперского общества, бывшего чужим в этих землях. Здесь мы отмечаем все увеличивающуюся разницу в самоописаниях между высшими административными чиновниками с одной стороны и все более националистически настроенной русской общиной в Царстве Польском – с другой. Для наднациональной административной элиты петербургского режима противостояние русскому национализму и радикальным требованиям превращения империи в национальное русское государство становилось все более неразрешимой дилеммой.

Однако в годину своего фундаментального кризиса имперское правление показало и способность к стабилизации. Угроза царскому режиму, которую принесла революция 1905–1906 годов, и его реакция на этот вызов составляют четвертую важную тему этой книги. Следует иметь в виду, что революционные годы – 1905–1906, равно как и 1830–1831 и 1863–1864, – представляют собой совершенно исключительную ситуацию. Нормальным же было состояние пусть и конфликтного, но гораздо менее насильственного сосуществования царской бюрократии и местного населения, и именно это было характерно для подавляющей части времени многолетнего российского правления в Царстве Польском.

Даже в условиях кризиса петербургский режим оказался устойчивым. Причиной тому было не только наличие военной силы в польских провинциях и готовность должностных лиц бескомпромиссно использовать эту силу против мятежного гражданского населения. Имперские власти смогли создать modus vivendi и обеспечить долговременное замирение неспокойного края. Поэтому не может быть сомнений в жизнеспособности петербургского правления в Царстве Польском в мирное время – несмотря на то, что у чиновников отсутствовали концепции долгосрочной интеграции «чужой страны» в Российскую империю. А потому есть все основания констатировать, что крушение российского владычества в Привислинском крае произошло по внешним причинам – оно было следствием войны и военных поражений царской армии.