Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

Сжав руку маман, папа́ сказал:

– Они идут на юг, и вам с Одиль следует отправиться туда же. Я должен остаться и исполнять свой долг, но я хочу, чтобы вы перебрались в безопасное место.

В том, что он говорил, имелся определенный смысл. Я ждала, что маман согласится, пусть и с неохотой. Но она отшатнулась, словно отец потребовал от нее развода.

– Нет!

– Но послушай, Гортензия…

Она выдернула руку из его пальцев:

– Реми вернется именно сюда! Я не могу уехать.

Жирная точка.

Мы, парижане, всегда были пресыщенным племенем. Мы ходили быстро, но никогда не спешили. Мы не кривились, заметив в парке влюбленную парочку. Мы были элегантны, даже когда выносили мусор, красноречивы, оскорбляя кого-нибудь. Но в начале июня, услышав о том, что немецкие танки всего в нескольких днях пути от нашего города, мы, парижане, совершенно забылись. Столько всего предстояло – закончить укладку вещей, запереть дверь, мчаться куда-то, – что мы начали говорить неуверенно. Некоторые спешили на вокзал, чтобы убедиться: их любимые благополучно сели в поезд. Другие присоединялись к жалким процессиям фургонов и тачек, автомобилей и велосипедов, мясники и перчаточники заколачивали свои витрины досками и уезжали. И каждая брошенная квартира, каждая запертая дверь были доказательством того, что вот-вот произойдет нечто ужасное.

Британское посольство посоветовало своим служащим покинуть Париж, поэтому Лоуренс и Маргарет собирались вместе с дочерью уехать в Бретань.

– Пока все не утрясется, – пояснила Маргарет, уверенная, что они уедут всего на несколько недель.

Но я, вспоминая испуганные лица французов, ставших беженцами в собственной стране, не была в том уверена.

Хотя столица превратилась в город-призрак, мои завсегдатаи по-прежнему являлись в зал периодики. Сгрудившись вокруг большого стола, мы ворошили газеты. Будут ли снова бомбить Париж? Смогут ли немцы пойти так далеко? Даже генералы не знали этого. Наверное, это и было самым страшным. Мы не знали толком, что именно может случиться.

– Вы уедете в Англию? – спросила мистера Прайс-Джонса профессор Коэн.

Он откинул назад голову:

– Конечно нет! Я просто не представляю себя без Парижа.

Месье де Нерсиа спросил о Реми, но я лишь качнула головой, боясь заплакать, если открою рот.

– Политики разбежались… – Мистер Прайс-Джонс поспешил сменить тему.

– Да и дипломаты тоже.

Англичанин громко фыркнул, а месье добавил:

– Присутствующие исключаются.

– Париж без политиков – как бордель без filles de joie [16] Проститутки (фр.) . , – сказал мистер Прайс-Джонс.

– Вы что, сравниваете Париж с борделем? – спросила я.

– Хуже того! – заявил месье. – Он сравнивает политиков с проститутками!

– Ну, если их нарядить соответственно… – улыбнулась я, и мужчины засмеялись.

– Билл Буллит пока здесь. – Мистер Прайс-Джонс указал на фотографию в «Фигаро». – Говорит, ни один из американских послов никогда не сбегал – ни во время Французской революции, ни тогда, когда боши явились во Францию в тысяча девятьсот четырнадцатом году. И черт его побери, если он станет первым!

– Здесь говорится, что Париж должен быть открытым городом, – сказала я.

– Париж не будет сопротивляться, и тогда враг не станет атаковать. Это способ обеспечить безопасность горожан.

– Значит, больше никаких бомбежек? – осторожно спросила я.

Военным коммюнике не всегда стоило верить, но я, безусловно, верила мистеру Прайс-Джонсу.

– Бомб не будет, – кивнул он. – Будут немцы.

В библиотеку вбежала Маргарет. Бледная, как жемчуг на ее шее, она обвела взглядом зал и подошла ко мне.

– Я должна еще раз спросить, – произнесла она. – Ты уверена, что не хочешь уехать?

– Если Реми вернется…

– Я понимаю. – Она сжала мои руки. – Но что, если мы больше никогда не увидимся?

На этот вопрос ответа не было. Я могла лишь сказать:

– Ты моя самая лучшая подруга.

– Не знаю, что я буду без тебя делать, без всех вас… Я люблю вашу библиотеку, но тебя я люблю сильнее.

Снаружи раздался автомобильный сигнал.

– Это Лоуренс. Наверное, Кристина беспокоится, – нервно произнесла Маргарет. – Мне пора идти. Bon courage.

Я люблю библиотеку, но тебя я люблю сильнее… То же самое чувствовала и я. Мы были как Джани и Фиби из моей любимой книги Зоры Нил Херстон. Мы могли что угодно доверить друг другу.

Отъезд моей лучшей подруги превратил меня в прохудившийся чайник. Не желая, чтобы постоянные читатели увидели, что я не владею собой, я быстро моргнула и поспешила к карточкам каталога. Роясь в них, я позволила своим слезам падать на плотные листки, тщательно пряча свои страхи в ящике на букву «О».

– Маргарет умно поступила, – сказала профессор Коэн, набрасывая мне на плечи свою шаль.

– Вы тоже уедете?

Она кривовато улыбнулась:

– Ma grande, меня никто никогда не обвинял в совершении умных поступков.

Библиотека – это святилище фактов, но сейчас в зал периодики, где, сидя за столом, болтали профессор Коэн и мадам Симон, пробрались слухи.

– Я слышала, теперь в школах будут учить только немецкий, – сообщила мадам, когда я поправляла стопку журналов. – Нам не позволят ходить по тротуарам, они будут только для немцев. Вы меня слушаете, девочка? – Она ткнула меня пальцем в грудь. – Они будут насиловать все, что движется. В особенности хорошеньких девиц вроде вас. – (Я сжалась от страха, стараясь не слушать ее.) – Мажьтесь горчицей, чтобы им не хотелось до вас дотрагиваться!

– Довольно! – резко произнесла профессор Коэн.

Директриса организовала отправку коллег в Ангулем, где они должны были помогать служащим Американской клиники. Я хотела их проводить, но папа́ приказал мне остаться дома.

– Но я должна попрощаться!

– Абсолютно незачем!

– Если я не пойду, мисс Ридер будет там одна.

Я помнила, как рыдающая читательница почти без чувств упала на руки мисс Ридер. Директриса оставалась, а ведь даже не ее страна воевала.

– Я не о ней тревожусь. Я тревожусь о тебе.

– Мисс Ридер говорит…

– Мисс Ридер говорит! А как насчет того, что говорю я?!

– А как насчет библиотеки? – спросила я.

– Что насчет библиотеки? – раздраженно повторил папа́. – Ты что, не осознаешь опасности?

На следующее утро мы проснулись под рев громкоговорителей:

«Протесты и враждебные действия против немецких военных караются смертью!»

Париж, 16 июня 1940 года

Неужели это действительно был Париж? Мисс Ридер так не думала. На проспектах никого, прилавки на рынках опустели. Даже воробьи исчезли. Она быстро шла к остановке автобуса мимо цветочной лавки, где заметила повисшую на гортензиях паутину, потом мимо заколоченной досками булочной. Ей так хотелось чего-то знакомого, волшебного аромата круассанов… Обычно она ездила в библиотеку на двадцать восьмом маршруте, но общественный транспорт исчез. Она и дальше пошла пешком, с портфелем и противогазом, и поморщилась при виде троих немецких солдат, патрулировавших улицы. Мисс Ридер прибавила шагу, думая только об одном – о библиотеке.