Джанет Скеслин Чарльз - Библиотека в Париже [litres]

В восемь вечера отец постучал в мою дверь:

– Ужинать пора!

– У меня нет аппетита.

Всю ночь я лежала без сна, воображая, как прижму к стенке эту шлюху. Покраснев от стыда, она бы просила прощения за то, что вообще осмелилась дышать тем же воздухом, что и моя мать. Она бы пообещала никогда больше не пятнать наш порог. Она бы никогда больше даже не заговорила с папа́…

Перед уходом на работу я заглянула к маман. Евгения нежно, как любовник, гладила волосы маман, нежно, как мать, вытирала ей нос. Я ни разу не поменяла на маман ночную рубашку, ни разу не вынесла судно. Эта чужая женщина пришла к нам и делала все то, чего я делать не могла. И мой гнев медленно растаял.

Я поцеловала маман в щеку. Она даже не шевельнулась.

– Никаких улучшений? – Я все еще не могла посмотреть в глаза Евгении.

– Восемь носовых платков вчера. Лучше, чем днем раньше. Тогда понадобилась дюжина.

– Ох, маман…

– Я понимаю ее чувства.

– Ваш сын… тоже?

– Во время Великой войны. Он едва начал ходить, когда нашу деревню разбомбили. Надеюсь, вашей матушке никогда не узнать, что я тогда чувствовала. – Евгения погладила маман по руке. – Трудна, так трудна эта жизнь, Гортензия. Но вы нужны вашим детям. Вы можете написать вашему сыну. И ваша дочь здесь, разве вам не хочется ее видеть?

Маман приподняла голову и беспомощно посмотрела на меня.

25 августа 1940 года

Милый Реми!

Мы скучаем по тебе и надеемся, что ты сумеешь вернуться домой. Если ты и писал нам, боюсь, письма еще не дошли. Маман и пап а́ в порядке. Поль уехал, помогает убирать урожай. Я по нему тоже очень скучаю, но даже представить не могу, как ты должен скучать по Битси.

Все больше и больше людей приходят в нашу библиотеку для общения, для передышки. Хотя многие читатели уехали (вместе с нашими книгами!), мы трудимся вовсю. Мисс Ридер не хочет никому отказывать.

Я не получала вестей от Маргарет, но Битси наконец получила открытку от своего брата, так что это утешает. У нее все хорошо, хотя она и тоскует по тебе.

Дойдет ли до тебя это письмо? Мне так много хочется тебе рассказать!

С любовью,

Одиль

25 августа 1940 года

Милый мой Поль!

Пожалуйста, поблагодари свою тетушку за ее любезное приглашение. Мне бы очень хотелось познакомиться с ней, и я очень хочу увидеть тебя, но должна оставаться в Париже на случай, если придут вести от Реми.

Битси вчера получила открытку от брата. Он тоже теперь военнопленный. Мне захотелось плакать, когда я это услышала. Как сильно ни люблю я нашу библиотеку, работа иногда становится невыносимой.

Глядя на Битси, я словно смотрюсь в зеркало. Я вижу свои собственные тревоги и отчаяние на ее побледневшем лице. Битси вдвойне трудно, потому что у нее и возлюбленный, и брат попали в плен. Я поставила на ее стол маленький букетик в чайной чашке. Мне бы хотелось сделать больше. Мне бы хотелось получить добрые вести, успокоить плаксивые мысли. Когда ты вернешься?

Со всей моей любовью,

твоя колючая библиотекарша

25 августа 1940 года

Дорогая Маргарет!

Я так часто пишу тебе, но от тебя до сих пор не получила ни одного письма. Надеюсь, у тебя все в порядке. А здесь трудновато. Реми в Шталаге. Маман слегла, и пап а́ привел свою любовницу, чтобы та за ней ухаживала. Могу поспорить, она и не понимает, что ей оказали нечто вроде услуги, позволив выносить судно! А, ладно, во всем есть своя отрицательная сторона. Маман понемногу поправляется. Но похоже, ей нравится, что за ней ухаживают. Или, возможно, ей известно, кто такая ее «сиделка», и она хочет как следует ее помучить. Зная маман, думаю, здесь и то и другое.

Нацисты буквально затопили Париж, и даже Национальную библиотеку. Мы в Американской библиотеке получаем просьбы от военнопленных, но нацистские власти не позволяют нам посылать книги союзным солдатам, которые находятся в плену в Германии. Это ужасно!

Что до меня, так я теперь такая же мрачная, как мадам Симон. Но у меня есть и приятные новости. Питер и Хелен много времени проводят вместе: обедают на скамейке во дворе, держатся за руки, когда думают, что их никто не видит. Они уже превратились в Хелен-и-Питер. Они влюблены, и это так радостно видеть!

Возвращайся домой! Без тебя библиотека совсем не та, что была с тобой.

Люблю тебя!

Одиль

С приходом сентября мисс Ридер сорвала коричневую бумагу, закрывавшую окна. Когда я выглянула наружу, то больше не видела мощеной дорожки или вазонов с плющом. А видела только затерявшиеся письма и далеких друзей. И я увидела Маргарет, шагающую по гравию!

– Реми? – было первым словом, вырвавшимся у нее, отчего я еще сильнее ее полюбила. – У тебя есть какие-то новости о нем?

– Нет после той единственной открытки.

– Моя милая подруга… – Она крепко обняла меня. – Я так тревожилась за тебя и Реми и за нашу библиотеку…

– Рассказывай! – одновременно воскликнули мы.

Рассказывай! Я хочу знать все!

Маргарет начала с бегства из Парижа.

– Дороги были забиты машинами. Немецкие летчики стреляли по гражданским, так что каждый раз, когда над нами пролетал самолет, машины с визгом останавливались, а люди бросались в придорожные канавы. Бензин у нас кончился, так что нам пришлось последние десять миль до Кемпера идти пешком. Кристина постоянно плакала. Как объяснить ребенку, что такое война?

Лоуренс хотел отправить их обратно в Лондон, но Маргарет отказалась.

– Впервые в жизни я почувствовала себя важной, как будто моя работа – ну, работа волонтера, имела значение.

– Она действительно имеет значение, и ты важна для нас, – возразила я. – Ты нужна нам здесь!

– Если честно, я в восторге оттого, что могу снова заняться починкой книг!

– А Лоуренс рад вернуться?

Маргарет подергала свои жемчужные бусы:

– Он в Свободной зоне.

Франция разделилась на две части, и север оказался под властью Германии, а югом командовал герой Великой войны маршал Филипп Петен.

– Как жаль, что Лоуренс так далеко, – сказала я. – Он там работает?

– Он там… с другом.

– И надолго?

Маргарет подыскивала слова точно так же, как я после долгого дня, в течение которого попеременно говорила то на французском, то на английском.

– Ох, да кому до него дело! – наконец воскликнула она. – Давай лучше расскажу, как мы возвращались. Чтобы бензина хватило, я налила его в старые чайники.

– Надеюсь, не прохудившиеся!

Неделю спустя, когда Поль появился перед моей дверью – с выгоревшими добела волосами, с красными щеками, – я просто вытаращила на него глаза. Ночами в постели я много раз рисовала себе картину нашего воссоединения. Как я бросаюсь ему на грудь, осыпаю поцелуями… А его руки – на моей спине, и все мое тело поет… Но когда он меня обнял, я не шелохнулась. После напряжения многих месяцев я просто не могла расслабиться.