Эжен Мюллер - Юность знаменитых людей [Совр. орф.]

— Нет! — отвечал он задумчиво-Нет… я думал, я ломал голову, как бы найти… и мне кажется, что… — Затем, подняв голову, он воскликнул со сверкающими глазами:

— Ну, да! Именно так я и понял!..

— Что понял? — спросили товарищи.

— Пойдемте, пойдемте все! — крикнул он и пустился во всю прыть по направлению к деревне. Веселая толпа бросилась вслед за ним, но самые быстроногие едва поспевали.

Он добежал до густой рощи, которая находилась за лужайкой: «Подождите!» — сказал он товарищам и скрылся в чаще, откуда тотчас же вернулся со связкой деревянных палочек. «Все оказалось на том же месте, где я спрятал», — сказал он, разбирая в траве связку, в которой показались стрелы, лук и деревянные хлопушки — обыкновенная забава деревенских детей. Разложив перед собой все это, Огюст сел, вынул из кармана нож, вырезал прут из орешника и стал рассучивать и перетирать веревку, чтобы приготовить паклю. Продолжая работать с лихорадочным оживлением, он в то же время объяснял что делает окружающим с таким серьезным видом, словно он разрешает задачу, которая всех их также интересует, как его самого. Эта важная задача заключалась в том, чтобы хлопушки, которые выбрасывали пыж очень слабо и без определенного направления, обратить в настоящие боевые снаряды, пригодные для стрельбы в более или менее далекую цель; другими словами, это значило сделать из трескучей невинной игрушки оружие до некоторой степени опасное.

Огюст не замедлил доказать, что все затруднения побеждены. Вместо того, чтобы ввести, как это обыкновенно делалось, в пустой ствол хлопушки простую пробку из жеваной бумаги, он нарядил хлопушку двумя короткими стрелами. Стрелы были снабжены железными остриями из гвоздей и крыльями, импровизированными из тростниковых листьев.

Быть может, я не совсем точно передал вам все подробности этого опыта, так как не сохранилось подробного описания его; но несомненно во всяком случае то, что Огюст, прицелясь в дерево на расстоянии двадцати шагов, выстрелил, и стрела, содрав кору ствола, пролетела, по крайней мере, еще шагов на десять.

Френель.

— Браво, Огюст, браво! — закричали дети, весело прыгая и хлопая в ладоши.

Огюст после минутной радости, снова задумался:

— Это еще не все, сказал он, — нужно чтобы из хлопушек можно было стрелять, как из ружей; их нужно снабдить прикладом, чтоб можно было хорошенько прицеливаться. Затем мне надо так рассчитать ширину и длину ствола, чтобы хлопушка била как можно дальше. Но подождите! Я надеюсь, что добьюсь и этого. Что же касается лука и стрел, то я этим делом занимался вчера целый день. Я вам сейчас скажу, что я открыл. — Осмотрев все снаряды, которые были разложены на лужайке, Огюст более часу объяснял своим товарищам, какого рода ветки — свежие или сухие, в коре или очищенные, — пригоднее всего для самого крепкого и упругого лука, и какого рода дерево лучше всего подходит для выделывания совершенно прямых и быстро летящих стрел. Когда дети возвращались по домам, то многие из «больших» , умевших уже при случае выражаться высоким слогом, провозгласили, что Огюст великий человек.

Это впрочем не помешало великому человеку на другой-же день опять быть наказанным учителем — вероятно за то, что, погруженный в размышлениями о прилаживании устройства ружейного приклада к хлопушке, он не успел приготовить ни одного урока.

— От вас, кажется, никогда не добьется никакого толку! — сказал учитель, наказывая Огюста.

— Нет, г. учитель, если бы вы мне говорили о таких предметах, которые меня интересуют, — отвечал Огюст, — то я охотно учился бы, но ваша грамматика, география, священная история, все это один зубреж и больше ничего; как же вы хотите, чтобы это мне нравилось?..

— Молчите и не рассуждайте! — закричал учитель, приказав Огюсту стать на колени.

Несколько недель спустя, учитель сам отвел маленького «великого» человека к отцу и объявил положительно, что решительно не знает, какие употребить средства, чтобы из мальчика вышло что-нибудь путное.

Вскоре после того происходило торжественное заседание отцов и матерей семейств местечка, которые наложили запрещение на усовершенствованные хлопушки и стрелы, так как употребление их сопровождалось уже несколькими несчастными случаями, более или менее серьезными.

На этом совещании было кроме того решено, что было бы очень благоразумно запретить детям всякие сношения с Огюстом, от которого они могут научиться только лености и разным другим порокам.

Бедный отец Огюста, огорченный уже заявлением школьного учителя, вслед затем получил известие еще и об этом оскорбительном решении относительно его сына; несмотря на это, он все еще надеялся, — родители всегда питают надежду в глубине своего сердца, — что Огюст исправится, быть может, если поместить его в какое-нибудь другое учебное заведение на чужой стороне. Под влиянием этой мысли, он отвез мальчика в Каннское училище и, возвратясь в Брольи, стал с нетерпением ожидать известий, которые должны были принести утешение родительскому сердцу, или причинить ему еще большее горе.

Как первое свидетельство с отметками, так второе и последующие, были приблизительно все одинакового содержания: «грамматика — слабо, сочинение — очень слабо, синтаксис — весьма посредственно, история — очень плохо, уроки-не выучены» и т. д. в том же духе.

Несмотря однако на все это, на семнадцатом году Огюст был принят в политехническую школу одним из первых. Как известно, нет экзамена труднее приемных испытаний в Парижскую политехническую школу. Каким же образом и когда произошло это изумительное превращение? Чем объяснить это неожиданное усердие к занятиям, это стремление к знаниям, которое очевидно обнаружилось в молодом человеке? Эта метаморфоза произошла без сомнения в тот незабвенный дней, когда вполне развившийся ум мальчика был увлечен чудными плодами великого древа человеческого познания. Желая вкусить плоды, он должен был взобраться на это дерево и проложить себе дорогу через множество колючих ветвей, чтобы достигнуть той, на которой висели плоды и которая его привлекала. Тут только мальчик постиг вкус плодов и нашел их до такой степени сладостными, что, достигнув вершины дерева, не захотел больше с него спуститься на землю.

Такова история Огюста, такова же история многих других детей, которые также увлеклись сладостью плодов древа науки. Взобраться на него трудно, и восхождение это преисполнено тысячами препятствий, но уже минутный отдых на ветвях, усеянных дивными плодами, так приятен, а плоды так нежны, что заставляют не только забыть, но даже всей душой любить тот тяжкий труд, посредством которого они приобретаются.