Хелен Кляйн Росс - Опоздавшие

Эмма подошла к девушкам. Кто-то улегся прямо на траву, кто-то подстелил свитер, но все приспустили шорты и до лифчиков закатали рубашки, подставив солнцу плоские животы. Эмма порадовалась, что не ошиблась с выбором наряда и ничем не отличается от других.

– Ты на алтимат? – не открывая глаз, спросила одна девушка.

– Угу. – Эмма улеглась на траву рядом с ней.

– Тренер задерживается. Отводит ребенка в детсад.

Вот еще одно отличие нынешней школы от прежней. Здесь учителя жили своей жизнью. У них были дома, супруги и дети, требовавшие заботы. В школе Тэтчер учителя как будто не существовали вне пределов классной комнаты.

Эмма хотела сказать «Ладно», но тут среди игроков разглядела Родеса. Сердце ее забилось так сильно, что соседки, наверное, ощутили вибрацию земли.

Нет, никто ничего не заметил. Девушки переговаривались:

– Ты подстриглась? Так ровненько.

– Перед отъездом мама наконец-то сводила меня к Луиджи. К нему не прорвешься.

Эмма никогда не была у Луиджи, хотя многие одноклассницы посещали этот салон. Она же стриглась за десять долларов в парикмахерской на Астор-плейс. Сейчас она впервые подумала, какой облик ей придал бы Луиджи.

Родес метнулся за диском. Или это не он? Солнце в глаза, не скажешь точно. Похожий силуэт подпрыгнул, поймал диск и мягко приземлился.

Упала чья-то тень.

– Кто заказывал суши?

Пузатый мужик с белым бумажным пакетом.

Девушка рядом с Эммой опустила рубашку, села и рукой зажала рот.

– Суши! Чей заказ?

Парень, поймавший диск, отбросил его и пошел к краю поля. Теперь это определенно был Родес. Какие у него мускулистые ноги. Эмме хотелось и не хотелось, чтобы он ее заметил. Вдруг при дневном свете она ему не понравится?

– Спасибо, – сказал он посыльному. Тот подал ведомость и ручку.

В Троубридже деньгами, похоже, не пользовались. Всё оплачивалось подписями.

Родес взял пакет и безуспешно попытался затолкнуть его в весьма обширный карман шортов. Потом глянул в сторону Эммы и широко улыбнулся. Вспыхнув, она запаниковала в ожидании… Чего, поцелуя? Встать или не надо? Нет, ни к чему выказывать радость. Однако Родес до нее не дошел. Он остановился перед соседкой Эммы и так по-хозяйски обнял ее за шею, что стало ясно: они не просто друзья. Парочка, не таясь, поцеловалась.

– Ой, кто б меня завалил в кусты! – простонала девица.

– А где тут ближайшие? – ухмыльнулся Родес и зашагал на поле. Пакет он бросил на кучу одежды возле пирамиды из бутылок с водой.

Эмма медленно встала.

– Не уходи, вон тренер пришел, – сказал кто-то.

Но Эмма, стараясь не бежать, уже шла к выходу со стадиона. За воротами она уткнулась головой в изгородь из прохладного известняка, и ее вырвало чем-то розовым.

Какой-то парень подал ей бумажные салфетки. Она их взяла, благодарно кивнув.

– Всё нормально? – спросил парень. Эмма видела его на семинаре. У него добрые глаза.

– Да. – Она выпрямилась. Голова слегка кружилась.

– Меня зовут Лиам.

– А меня Эмма.

– Я знаю.

Холлингвуд

Октябрь, 2002

Эмма расположилась на отшибе общего разговора, чувствуя себя крохотной малонаселенной страной, соседкой великой державы, о чем извещала невидимая карта, существовавшая только в воображении самой Эммы и ее однокашников.

Она пансионерка, а вокруг приходящие ученики.

В просторном зале, предназначенном для приема гостей, на другом берегу паркетного моря группа парней в черных пиджаках и галстуках беседовала возле огромного камина, напоминавшего, скорее, вход в тоннель.

Эмма притворилась, будто читает, дабы создать впечатление, что островом стала по собственному выбору. Она уставилась на страницу обязательных к прочтению «Заснеженных кедров», повествующих о чужаке, которого обвинили в убийстве члена сплоченной общины.

Эмма застряла на слове «опоздала». Уже на неделю, если не больше. Примерно. Она не отмечала дни в календаре, поскольку раньше в том не было никакой нужды.

Опоздала . Слово окутывало, лезло со всех сторон.

Смотри опоздаешь на автобус.

Не опоздай на хор.

Черкни ей, что мы опоздаем .

Погребальным звоном – поздно, поздно, поздно, поздно, поздно – оно звучало в пятикратном бое напольных часов в углу зала. В будни их перезвон был не слышен за шумом голосов. Но сегодня суббота. Обед позже.

– Прости, что опоздала, – сказала мать, когда Эмма села в машину. – Заезжала за папиным лекарством.

От слова «папиным» у Эммы засосало под ложечкой.

– Может, пригласишь подругу к нам на ужин? – спросила мать. Годы в пансионе она считала лучшим временем своей жизни.

Я не хочу здесь учиться! – едва не выпалила Эмма, но обрадовалась невозможности продолжить разговор – мать сосредоточенно вела джип по подвесному мосту, визжавшему цепями и скрипевшему плохо подогнанными брусьями.

Чтобы мать восприняла известие, его надо смягчить по примеру того, как в Холлингвуде открывали законопаченные на зиму окна: оберегая раму, молоток обертывали полотенцем.

– Добро пожаловать, ягодка моя. Я приготовила тебе курочку с пюре, – сказала Арлетт. Для нее Эмма всегда оставалась пятилетней девочкой, за что та была ей признательна.

Ужин проходил почти в полном молчании. Звякали столовые приборы, мать пыталась завязать разговор.

– Ты сегодня гулял, папа? – громко спросила она.

Ей сорок девять, а у нее еще есть отец. Эмме скоро шестнадцать. В этом году день ее рождения выпал на понедельник. Ужасно провести его среди незнакомцев, которым до тебя нет дела. К тому времени уже будет известно, беременна она или нет.

Дед не откликнулся. Он увлеченно насаживал маленький помидор на вилку. Ему девяносто три, а он еще хоть куда, если не считать трости и слухового аппарата. Частенько дед приглушал или отключал его звук вообще.

– Гулял, гулял. – Арлетт поставила корзинку с хлебом на стол. – Мы хорошо погуляли.

– Спасибо тебе, – пробормотала мать, одарив ее теплым взглядом.

С дедом они не очень-то ладили. Будь ее воля, сидела бы в кухне и болтала с Арлетт. Что, кстати, предпочла бы и Эмма. А почему они не пригласят Арлетт к столу, предложив ей пустующий отцовский стул справа от Эммы? Да нет, в Холлингвуде, где всё заведено раз и навсегда, прислугу не сажают за стол вместе с хозяевами.

Дед переключил внимание на курицу. Ел он в европейской манере, пользуясь ножом и вилкой. А вот Эмму приучали обходиться без ножа.

Мать пыталась втянуть ее в разговор:

– А как… А когда…

Эмма жевала как можно медленнее и только кивала – с набитым ртом говорить неприлично.

Подали голос часы на камине, звон их слился с боем часов на лестничной площадке. Но всё заглушал сигнал тревоги, звучавший в голове Эммы. Он исходил из коробочки в ее рюкзаке. Она уже прочла инструкцию. Ответ будет достоверным только в том случае, если тест сделан утром.