Ринат Валиуллин - Алмазы для Бульварного кольца

Владимира Семеновича

ВЫСОЦКОГО

и выражают соболезнование родным и близким покойного.

Через два дня, уже по окончании конференции, когда Олег заехал за своими гостями, чтобы вместе поехать на экскурсию по олимпийской Москве, Жузé Морайз и Каштру как руководитель группы сказал организаторам, что у них с Линдой есть кое-какие дела: нужно заехать на Гостелерадио СССР к коллегам, а также посетить Высшую партийную школу, где тоже обучаются его друзья-коммунисты. Вместо себя на экскурсию он отправит двух своих коллег.

Такое пожелание гостя тут же вызвало сначала робкие, а потом более твердые возражения со стороны «сопровождающего» делегации, который попросил подождать несколько минут и тут же скрылся в гостинице. Вернувшись, он сказал, что сказал, что оставляет с ними Олега, однако напомнил, что у делегации строго согласованная программа, на которую завязано большое количество людей, и нарушать ее не следует.

После того, как те уехали, Жузé попросил Олега вызвать такси:

– Ты знаешь, мой дорогой друг, мы вчера и позавчера до утра слушали «Би-би-си» – они передавали не только новости, но и его песни. И мы поняли, что Владими́р (он сделал ударение на последнем слоге) был по-настоящему популярен и любим вашим народом. Боюсь сравнивать, но думаю, так португальцы любят только нашу Ама́лию, – произнес Жузé, внимательно глядя на Олега в ожидании ответа.

Прежде чем ответить на вопрос, который, судя по всему, действительно волновал собеседника, Олег, усмехнувшись, заметил:

– Вы знаете, у нас тоже, когда что-то случается, все, кто хочет узнать подробности, а главное – правду, настраивают радиоприемники на короткие волны и слушают «вражеские голоса».

– У меня это привычка еще со времен Салазара, – озорно улыбаясь сказал Жузé, достав из бокового кармана компактный, умещавшийся в ладонь транзисторный приемник «Грюндиг». Олег посмотрел на приемник, как на маленькое чудо. – С тех пор почти никогда с ним не расстаюсь, особенно в поездках. Он, как для музыканта метроном, позволяет услышать фальшивый звук и настроить ухо на правильную ноту «ля». Проще говоря, отличить правду от лжи.

– Получается, что когда о смерти Высоцкого в день его ухода не написала ни одна газета, нам соврали?! – Олег несколько напрягся, приготовившись спорить.

– Ну, – успокаивающе похлопал его по плечу Жузé и постарался увести разговор подальше от идеологии. – Вот ты любишь «Битлз»?

Олег, с пятого класса сходивший по ним с ума, знавший почти все песни «битлов» наизусть, опешил от столь резкой перемены темы разговора и лишь утвердительно кивнул головой.

– У Джорджа Харрисона, которого я, кстати, ценю больше остальных битлов за очень глубокие тексты, в одной малоприметной, казалось бы, песне «Old Brown Shoe» есть фраза, которая ответит на твой вопрос. Мне кажется, он там как раз говорил о том, о чем и мы сейчас: «правда – это лишь половина лжи».

– Так, и получается, что не сказать всей правды – значит соврать, так ведь? – настаивал на своем Олег.

– Нет, мой дорогой, получается, что бывают ситуации, когда лучше не договорить, чем сказать все. И это называется уже не ложью, а осторожностью, расчетом, намерением избежать нежелательных последствий. А кто как не правительство должно принимать такие решения, в том числе и за нас?

– Тогда выходит, что мы, народ – это то самое быдло, за которое кто-то решает, что ему положено знать, а что нет? – не желал успокаиваться Олег.

– Ну, ладно, – отступил Жузé, видя, что их разговор уже заходит на второй круг. – Ты еще довольно молод, и у тебя много лет впереди, чтобы как-нибудь на досуге вернуться к нашему разговору. И, может быть, еще поспорить со мной. Даже когда меня уже не будет на этом свете. – Он неожиданно засмеялся: – Давай-ка лучше ты все-таки организуешь нам такси, мы втроем отправимся к театру и почтим память твоего великого современника. И это, Олег, – поверь моим седым вискам, – никакая не ложь, а настоящая правда!

В машине все молчали и слушали радио. Оно сообщало об идущих валом победах советских спортсменов: на Олимпиаду не приехало большое количество ведущих западных звезд спорта из США и ряда стран Европы, которые бойкотировали вторжение СССР в Афганистан.

– Надо же – и ни слова о Высоцком, будто его нет и не было совсем, – наконец нарушил траур таксист, молоденький паренек с горящими глазами. – Я, правда, больше рок люблю, тут хотел на «Динамик» сходить, так их концерт почему-то в Ригу перенесли.

– «Динамик», ну ты даешь! – удивился Олег. – Ты разве не слышал, что всех рок-музыкантов в числе прочих подозрительных элементов из столицы отправили куда подальше на время Олимпиады? Так что «Динамику» с гастролями еще повезло.

– Во дела!

– А ты думал, «все для спорта, все для победы»?..

– «О спорт, ты мир», – вздохнул таксист, когда машина остановилась.

К улице, прилегающей к знаменитому московскому Театру на Таганке, в котором долгие годы работал Владимир Высоцкий, подъехать было невозможно, что стало понятно уже больше, чем за километр.

– Все, дальше не проехать, – по Садовому кольцу тянулась лавина, нескончаемая толпа, в тысячу раз больше той, что обычно забивала под завязку театр на Таганке, когда играл Высоцкий. «Партер» был полон, люди торопились занять верхний ярус: кто замер на крышах ларьков, кто висел на столбах – все ради того, чтобы увидеть кумира в последний раз.

Таксист, чтобы не застрять в потоке людей, уверенно занимавших не только тротуары, но и проезжую часть, высадил всех на Садовом. Машина развернулась под эстакадой и помчалась в обратную сторону. Олег и его ошеломленные таким количеством народа спутники влились в толпу, которая буквально росла на глазах, замедляя ход по мере приближения к театру. Как и многие из идущих, они несли купленные по дороге цветы, красные гвоздики. Кроме гвоздик, наверное, наиболее устойчивых к авиаперелетам из южных советских республик, в московских киосках, по большому счету, ничего другого и не было. За чем-то более серьезным нужно было ехать на рынок. Но для Жузé, наоборот, это был более чем удачный выбор: именно эти цветы были самым ярким символом мирной, совершенной без единого выстрела португальской антифашистской революции. Солдаты и офицеры, свергнувшие антинародный режим в апреле 1974 года, вставляли их в дула своих автоматов.

С трудом продравшись сквозь толпу, окруженную со стороны Таганской площади милицией, они увидели, как по коридору, образованному двумя плотными шеренгами людей, из здания театра в припаркованный рядом типовой «похоронный» автобус несут венки. Стало понятно, что церемония прощания с телом уже закончилась. Вскоре в темноте фойе показались силуэты сотрудников театра, выносивших гроб. Среди первых мужчин можно было узнать режиссера Юрия Петровича Любимова. За гробом, глядя вниз перед собой, следовали любимые многими актеры Таганки. Люди, многие из них едва сдерживая слезы, кидали цветы на асфальт перед процессией, как бы устилая ими последний путь большого поэта и артиста. В памяти вдруг всплыл товарищ Нето, которого недавно бальзамировали. Кого-то надо бальзамировать, чтобы помнили, а для кого-то это ни к чему, запомнят и так. Зачем нужно тело – ведь поет все равно душа. Душе мертвое тело ни к чему.