Ринат Валиуллин - Алмазы для Бульварного кольца

– А у тебя их сколько, детей, – поинтересовался Олег, – ты ж меня, вроде, года на три всего старше?

– Да нисколько еще. Мы с жинкой моей, Иришкой – у нее родня, кстати, не откуда-нибудь, а из-под Казани, – договорились, что, как приеду, так первого и зачнем. А пока я так, думаю, размышляю. У нас на Запорожье говорят: «Дурак думкою богат». Вот и я, командировочные еще не получил, а уже прикидываю, как их буду тратить.

– Моя уже давно на сносях, скоро должна родить. – Олег чуть погрустнел, вспомнив дом и Лизу.

– О, так за это надо выпить! – Сергей с готовностью потянулся к бутылке со спиртом, налил полстакана, долил доверху воды, плотно прикрыл емкость ладонью левой руки, а правой начал выписывать круги, будто колдуя: «Крекс-пекс-фекс!». Подождав около минуты, он отнял ладонь и вылил половину разбавленного спирта в эмалированную кружку, из которой пил Олег: – Дожили, даже рюмками нормальными не обзавелись! – он поднял стакан и чокнулся с поднятой Олеговой кружкой. – За твою няньку!

– Какую такую няньку? – удивленно переспросил Олег.

– А это, опять же, у нас на Украине так говорят: «Сначала роди няньку, а потом – ляльку». То бишь, сперва пусть родится девочка, немного подрастет, а потом можно и мальчика: будет кому с ним заниматься. Вот так!

– Так-то оно, может, и так. Но откуда ж мне знать, кто там появится первым, и будем ли мы еще второго рожать? Да и не принято у нас, думаю, и у вас тоже, – ни поздравлять с беременностью, ни за детей пить еще не родившихся. Давай лучше за мою Лизавету: пусть у нее все будет хорошо! – друзья, наконец, выпили.

В тот вечер они лечили припухший Олегов язык часов до трех ночи, так что он чуть было не проспал на работу. Саныч, замеряя экипажу давление перед полетом, сам с привычно помятым «утренним» лицом, лишь кивнул, похлопал коллегу по плечу и с киношным немецким акцентом сочувственно произнес: «Ми вас понималь, Иван Андреич!..».

Доктор, оказавшийся наряду с инженером отряда Николаем Петровичем соседом Олега по квартире, часто просто-напросто страдал бездельем, отчего придумывал себе разные занятия, помогавшие скоротать время, а кроме этого, не забывал выпить рюмку-другую, иногда и с утра пораньше. Спирта у Саныча было предостаточно. Померив перед вылетом давление членам летного состава, он был предоставлен сам себе вплоть до вечернего возвращения экипажа из рейса. Да и тогда в нем, по большому счету, тоже было мало необходимости, если только, не дай бог, кто-нибудь за это время вдруг не заболеет или не поранится. Сан Саныч, прихватывая с собой маленький чемоданчик с красным крестом, как у доктора Айболита, повадился ездить встречать экипаж на аэродром. Назад он возвращался вместе с летчиками, занимая таким образом одно из отведенных для членов экипажа мест в их микроавтобусе «Нисса». В машине с водителем было 11 мест, ровно для 8 человек из постоянного экипажа плюс для Олега как бортпереводчика и для командира отряда.

Командир, майор Кручин, выпускник Балашовского военного училища летчиков, невысокого роста коренастый мужчина лет около сорока, Вениаминыч, как по-свойски и одновременно уважительно обращались к нему подчиненные, каждый новый маршрут в Анголе обкатывал на себе: садился за левый штурвал командира корабля и проверял все особенности полета и, главное, посадки на местных аэродромах. Пару из них он отверг как невозможные для посадки на них АН-12, и поэтому, к особой радости Олега, его экипаж не летал уж в самые медвежьи ангольские углы, где черт знает, чего можно было ожидать. Кручин был, как он сам о себе рассказывал, потомственным военным. От деда, служившего еще в царской армии, до отца и братьев – все в его семье служили Отечеству верой и правдой, минимум, положенные двадцать пять лет. Правда, потом, по его же выражению, «штык – в землю, и на дембель», мол, надо пожить и для себя. Такого же будущего, с загородным домом и огородом, Вениаминыч, как и всякий нормальный советский человек, ожидал для себя, своей любимой жены, которой не забывал писать длинные пространные письма, и, наверное, внуков.

Увидев как-то после встречи экипажа на аэродроме, что Олег, видимо, решивший не отстаивать свои законные права перед старшим его и по возрасту, и по званию доктором, поехал с Серегой Погодько на ГАЗ-66 вместе с обслуживающими самолет техниками, Вениаминыч резко остановил «Нюську» и вышел из машины. Он открыл дверь салона:

– Саныч, а ты-то какого здесь делаешь?

– Так, я… на случай, вдруг кому плохо станет… – промямлил Сан Саныч, потрясывая своим чемоданчиком с красным крестом.

– Это транспорт для экипажа, – перебил его Вениаминыч. – И вообще, не хера тебе на аэродроме делать, пока я не прикажу.

С тех пор доктор еще чаще стал прикладываться к огромной двадцатилитровой бутыли имевшегося у него – исключительно для медицинских целей – спирта. Иногда к вечеру от количества принятого на грудь чистого 90-градусного алкоголя он с трудом соображал, где находится и чего от него хотят.

Как-то, когда Олег с экипажем были в городке Сауримо, на северо-западе Анголы (это был завершающий полет на неделе, и впереди летчиков ждали долгожданные выходные), увидев, что разгрузка самолета завершена, командир Толя Тельняш приказал экипажу забираться на борт, прихватив с собой нескольких пассажиров из раненых фапловцев, летевших в Луанду, и кое-что из продуктов, которые за прошедшие минут сорок удалось выменять у местных на привезенные заранее из Союза сахар и муку.

АН-12 запустил двигатели, вырулил на взлетно-посадочную полосу и доложил, голосом Олега, связавшегося с диспетчерской вышкой, о готовности к взлету. Получив сначала разрешения от ангольца диспетчера, а затем от кубинца, традиционно дублировавшего ангольцев дополнительным подтверждением от своих, что все в порядке, экипаж разогнал машину до положенной для взлета скорости, и уже менее чем через минуту машина оказалась в воздухе. Предстоял крутой вираж влево, потом вверх, по уже привычной для летчиков спирали, строго над аэродромом, прежде, чем не наберется недоступная для унитовских «стрел» высота.

В тот самый момент, когда АН-12 уже был готов встать на курс, в своих наушниках Олег услышал истошный крик ангольского диспетчера. Тот сбивчивым голосом объяснял, что ему только что позвонили из города и сказали, что его десятилетний сын подорвался на мине. У парнишки оторвало обе ноги, и он истекает кровью. Обращаясь к Олегу, с которым он несколько раз виделся, диспетчер просто умолял, буквально рыдая, чтобы «камарада совьетико» вернулся и забрал сына с собой в Луанду, иначе он истечет кровью и умрет. В Сауримо для того, чтобы спасти мальчишку, не было почти никаких условий: единственный госпиталь был недавно взорван практически до основания, и из врачей был один фельдшер, у которого имелись только самые простые обезболивающие, йод и бинты. К концу произнесенной им страстной тирады диспетчер уже говорил одними междометиями, понимая, что ради него одного машина не станет разворачиваться и снова рисковать находящимися на борту людьми и экипажем.