Энн Райс - Плач к небесам

Он прикоснулся губами к лицу кардинала. И когда Кальвино встал и открыл ему свои объятия, Тонио испытал неизбежное потрясение от новых ощущений, от твердости еще незнакомого ему тела.

От желания у него кружилась голова и подгибались ноги. Если бы в том была нужда, он бы теперь сам умолял о близости.

Его захватил огонь этого мужчины.

Кажется, он сам повел кардинала к постели. Поставил рядом с кроватью подсвечник и загасил все свечи, кроме одной. Мечтательно глядя на ее тусклое пламя и на свою тень на стене, он почувствовал, что пальцы кардинала начали высвобождать его из одежды.

Ему хотелось, чтобы все происходило медленно. Он не помогал кардиналу. Он не сводил глаз с той главной точки, которая интересовала его самого, чувствуя, как шоковое состояние проходит. Словно со стороны, Тонио наблюдал, как одежды падают на пол, и чувствовал, как кардинал ощупывает его взглядом. А потом услышал, как тот прошептал:

— Этого довольно.

— Мой господин, — сказал Тонио, кладя руку на эту твердость, на эту мощь. — Я весь горю. Позвольте мне дать вам наслаждение, или я сойду с ума.

Он приник к губам кардинала, удивляясь их податливости, а потом, еще более пораженный, отдался во власть неуклюжей силы его рук. Кардинал гладил ему волосы между ногами, провел ладонью по шрамам, а нащупав их, содрогнулся от страсти, не в силах ее подавить. Он застонал одновременно с Тонио, ибо мертвые рубцы внезапно ожили, откликнувшись резкой дрожью. Выгнув спину, Тонио почувствовал губы кардинала на своем напряженном члене.

— Нет, мой господин, прошу вас...

С затуманенным взором и дрожащими, как от сильной боли, губами Тонио отпрянул и, опустившись на колени у края кровати, прошептал:

— Мой господин, позвольте мне увидеть его. Позвольте мне, пожалуйста!

Ему казалось, что кардинал находится в полубессознательном состоянии. Он развел руками, словно совершал какое-то открытие, а Тонио начал снимать с него малиновую сутану.

Да, то был корень, и в нем была та самая сила. Он был круглый и твердый, словно деревянный. У Тонио перехватило дыхание, и он взял в ладони тяжелую шелковистую мошонку. В ее легкости и одновременной тяжести, в кажущейся хрупкости спрятанного в ней было что-то сверхъестественное. Наклонившись, Тонио попытался взять ее в рот целиком, попробовать на вкус эту мягкую волосатую плоть, почувствовать ее соленость, ее сильный аромат и жар, из нее исходящий. Потом выпрямился и взял в рот сам орган.

Когда Тонио начал яростно сосать его, лаская зубами, пенис достал до самой дальней стенки его рта, и тогда промеж его ног случился первый мощный взрыв: вероятно, это его собственный член получил какую-то возможность совершать легкие фрикции.

Тонио уже не мог остановиться. Страсть начала опять подниматься в нем почти в тот самый миг, когда он достиг вершины. Он словно пытался проглотить этот грубый и неподатливый предмет, в то же время сжимая рукой мягкую тяжесть мошонки, напряженной и нежной одновременно. И вновь подойдя к своей неизбежной вершине, встал на ноги, вытянулся, прижался к кардиналу, чтобы почувствовать своей наготой его наготу, и ему было все равно, услышит ли весь мир его сдавленный крик или нет. Кардинал извивался, прижимаясь к нему, безумно желая его, и при этом, по своей невинности, как будто совершенно не знал, что делать, как будто мог только исполнять приказы Тонио.

Тонио растянулся на кровати, протянул к нему руку, словно Кальвино был плащом, который ему хотелось натянуть на себя, и раздвинул ноги.

Он чувствовал, что кардинал целует его голую спину, массирует его ягодицы, и сам протянул руку к орудию и показал, куда его надо ввести.

Боль пронзила его, и в то же время это было что-то чрезвычайно сильное, великолепно-непреодолимое, первым же ударом вырвавшее из него дикий стон, а потом все его тело начало двигаться в том же самом ритме, и наслаждение кругами расходилось с каждым ударом, и он, скрипя зубами, дал свое самое богохульное согласие.

Когда после последней серии мучительных толчков кардинал кончил, он издал такой крик, как если бы долго страдал и не мог больше выносить это. Он отвалился от Тонио, не отнимая от него рук, точно боялся, что какая-то сила может их разъединить.

Наверное, около часа спустя Тонио проснулся. Какой-то миг он не мог понять, где находится. А потом сообразил, что это кардинал стоит у кровати спиной к открытому окну, за которым открывается полное звезд небо, и смотрит на него сверху вниз.

Кардинал что-то говорил. Потом положил руку на плечо Тонио и, увидев, что его глаза открыты, коснулся щеки.

— Неужели Господь мог проклясть меня за этот экстаз? — выдохнул он. — Какой урок я получил?

Та же поразительная невинность. И та же ребячливая живость в глазах на таком же величественном, как всегда, лице с гладкими веками и чуть опущенными уголками рта.

— Я был проклят за это, давным-давно, — прошептал Тонио и почувствовал, как проваливается в сон.

Когда он проснулся опять, темно-розовое небо над крышами было усыпано золотистыми облачками. Где-то вдали гоготали гуси, мычали коровы. А когда пропел петух, теплый воздух словно расколол комнату пополам, так что вся ее парча и эмаль, ветхие, как содержимое покрытых пылью сундуков в чулане, начали рассыпаться. В первых упавших на ковер лучах солнца кружились частички пыли, и каждый порыв теплого ветра приносил с собой аромат свежевспаханной земли. Этот запах, до того чистый и беспримесный, смешивался с ароматами ладана и воска.

Тонио резко вскочил. Он недоумевал, почему кардинал до сих пор не отослал его. Это показалось ему такой необычайной любезностью. Но его преосвященство во сне по-прежнему протягивал руку к той теплой вмятине на простыне, где только что лежал Тонио.

Тонио молча оделся и спустился к себе по тусклым серым коридорам.

Войдя в спальню Гвидо, он увидел, что тот заснул прямо за письменным столом, положив голову на согнутую руку. Свеча давно догорела.

Тонио долго смотрел на учителя — на склоненную голову, на густые кудри. А потом прикоснулся к его плечу. Гвидо вздрогнул, просыпаясь, и медленно и неуклюже побрел к кровати. Тихо вошел старый Нино, снял с маэстро башмаки и натянул на него покрывало.

Тонио, постояв около учителя еще немного, повернулся и пошел в свои комнаты.

Он закрыл глаза и представил, как обнимает кардинала, как прижимается лицом к его худому, неподатливому телу, ощущая его трепет. Губы его снова приоткрылись при воспоминании о случившемся, и, не в силах более это терпеть, он начал шагать взад и вперед по комнате.

Этот ритм захватил его, и он стал ходить кругами, а потом распахнул окно и высунулся за карниз, чтобы испить свежий воздух. Внизу искрился фонтан идеально круглой формы. Зрелище обрушивающейся с высоты воды начало захватывать его раньше, чем он сообразил, что даже не слышит плеска воды.