Михаил Кожемякин - Игры Фортуны [СИ]

Нынче линия престолонаследия, бывшая при Московских великих государях прямой и ясной, от отца — к сыну, так запуталась и сбилась, что наследником может быть любой, абсолютно любой, в ком найдется хоть капля царственной крови! И даже этот никому не известный ребенок Прасковьи Иоанновны, если кто-то догадается вынуть его, словно карту из рукава. А что если тетку и в самом деле отравил Бирон, чтобы стать всесильным регентом при ее Иванушке? А потом и Иванушку убрать с дороги? Все может быть в этом сошедшем с ума мире…

Колыбелька была несказанной красоты, как и полагается первому ложу малютки-императора. Говорят, что новорожденные дети обладают неким тайным знанием, которое затем, вырастая, утрачивают. Или нет — кто знает, кто сумеет постичь разум крошечного беззащитного существа, едва появившегося из утробы матери, имя которому — человек? Кто сможет прочитать мысли в его головке? Никогда после у несчастного Иоанна Антоновича не было такой красивой и пышной кровати. И никогда больше ему не спалось так сладко и мягко, под упоительный звон напольных часов. Часы то и дело отзванивали менуэт: тихо, нежно, сладко. Шуршали шелковые платья фрейлин, призванных ухаживать за малюткой-императором. Часто заходила тетка — Анна Иоанновна — грузная, тяжело ступавшая женщина. И редко — мать, юная фея в белых и серебристых платьях, тоже Анна. Принцессе Анне Леопольдовне нечасто позволяли видеться с сыном. Двоюродная бабка, императрица, считала этого ребенка своим и часто прижимала его к пышной груди, пахнувшей духами и порохом, но в этой увядающей груди не было молока. А у матери было молоко, Иванушка это чувствовал, но кормила его почему-то другая женщина, совсем чужая.

На руках у двоюродной бабки Иванушка часто плакал, а на руках у матери сразу засыпал. Он ждал мать — каждый день, каждое мгновение — и различал ее легкие, летящие шаги среди многих. Никого он так не любил, как ее — в целом мире.

Однажды ночью все переменилось: двоюродная бабка не пришла, прибежала мать. Вынула Иванушку из колыбельки, прижала к себе, облила слезами. Плакала долго, и долго нежила ребенка — никто не мешал им на сей раз. Какое это было несказанное счастье! Это была первая ночь, которую Иванушка провел с матерью и отцом. И все потому, что в ту ночь скончалась его двоюродная бабка — императрица Анна Иоанновна.

Анна Леопольдовна прибежала к сыну со своей половины дворца, где с самой свадьбы жила, словно в заточении. Ее беспрепятственно пропустили. Открылись перед ней заветные двери. Бирон, новый всесильный регент Российской империи, разрешил ей и Антону-Ульриху повидать сына — новоявленного императора, которому было от роду два месяца. Они долго сидели перед колыбелькой. Анна нежно поглаживала горячий лобик и маленькое ушко ребенка. Антон-Ульрих горестно вздыхал и весь как-то подергивался, сгибался пополам, как картонный паяц в итальянском театре.

Анна подумала, что этот в сущности неплохой и даже порядочный, но слабый человек похож на картонную куклу. То ли дело Мориц Линар — сильный, решительный, гордый! Но сейчас этот слабый человек был ее единственной опорой. Единственной, если не считать Юленьки Менгден.

Антон-Ульрих робко, все еще испытывая стыд за грубое принуждение к супружескому долгу, коснулся руки жены, чтобы привлечь ее внимание. Склонился к ней и прошептал:

— Сударыня, ввиду сложившейся ныне ситуации нам надобно посоветоваться и согласовать совместно наши действия…

Аннушка брезгливо отдернула руку. Она с трудом сдержалась, чтобы не накричать на него, и то лишь потому, что боялась потревожить покой ребенка. Не нашел лучшего места для своих нелепых конфиденций, чем у детской колыбельки! И как же он нелепо, вычурно объясняется всегда!

— Я не знаю… — Анна и вправду не знала, что теперь делать. Ей хотелось позвать верную Юлиану, посоветоваться. Юлиана, как всегда, подкрепит ее решимость.

— Надобно что-то решать, — настаивал Антон-Ульрих.

— Отныне все решает Бирон, — ответила Аннушка, — Его тетка назначила регентом. Мы с вами только родители маленького императора, никто более. Извольте замолчать, ребенок боится вас.

Она демонстративно повернулась так, чтобы своей узкой спиной заслонить своего сына от этого неприятного человека, которого жестокая превратность Фортуны сделала его отцом.

— Нынешнюю экспозицию сил невозможно потерпеть, — шепотом, но с неожиданной храбростью настаивал Антон-Ульрих. — Бирон непредсказуем, как все ловцы удачи. Он являет собой опасность для нас. Правительницей при нашем сыне надобно стать вам! Вы внучка русского царя, у вас есть наследственное право, сударыня! А у меня — мой кирасирский полк и множество боевых товарищей в армии, вплоть до самого генерал-фельдмаршала Миниха. Мы сильнее тем, что Бирон нелюбим и даже ненавидим в рядах…

— Молчите! — Анна зажала ему рот рукой. — Молчите! Нас могут подслушивать… Еще не время! Ах, сюда идут…

Действительно, сзади раздались сильные и уверенные шаги. Герцог Брауншвейгский обернулся, готовый ко всему. Но то не были шаги врага. Подошла Юлиана Менгден. Она всегда так тяжело, по-мужски ступала, когда искала серьезного разговора. Как гвардеец. Странная женщина. Рыцарь, заключенный в слабое женское тело. Но как умна, как хитра, как решительна! Она обязательно подскажет слабой духом Анне Леопольдовне правильный путь. Антон-Ульрих знал, что госпожа Менгден, мягко говоря, недолюбливает его, но был убежден, что сейчас она поддержит его идею. Обстоятельства и стремление защитить Аннушку превращают их в союзников.

— Его светлость герцог Бирон сегодня на редкость добр. И щедр. Пустил меня в спальню маленького императора. Дабы я уведомила, что он идет сюда сам. Хочет поговорить с тобой Аннушка, — сказала Юлиана.

— А ты? Ты останешься со мной?

При этих словах жены Антон-Ульрих опять недовольно дернулся. Решительно, он был здесь лишний. Отец императора — и только. Не муж, не любовник, даже не друг. И всего обиднее, что его место заняла женщина. Эта мужеподобная фрейлина…

Впрочем, если Анна решит вернуть в Петербург красавца Линара, и ей это разрешит Бирон, то отец императора станет вовсе никем. О нем будут вспоминать лишь когда понадобится предъявить двору и народу отца венценосного ребенка. Тогда он точно не сможет сделать ничего, чтобы защитить жену и сына. А ведь есть еще дочь Петра Великого, цесаревна Елизавета, и преданные ей гвардейцы! Эту опасную соперницу маленького императора тоже нельзя сметать со счетов!

— Так ты будешь со мною, Юленька? — Аннушка настаивала, словно сама была маленьким ребенком, не хотевшим оставаться наедине со злым человеком.