Михаил Кожемякин - Игры Фортуны [СИ]

Пожелание Анны ошеломило Позье. Ему надлежало сломать драгоценные уборы якобы вышедшие из моды. Отделить золото и серебро от камней. Странная просьба…

— Я уже начала ломать сама, — продолжала правительница, указывая на разложенные на ломберном столике драгоценности. — Но, видите ли, я не совсем привычна к сему делу… Лучше уж вы продолжите!

— Могу ли я взять эти драгоценные вещи домой для удобства? — осведомился Позье.

Про себя ювелир наметанным глазом быстро считал и оценивал камни в золотых и серебряных оправах. Больших бриллиантов, маленьких бриллиантов, не считая золота и серебра… Одних маленьких бриллиантов на 1500 рублей… Дальше Позье сбился со счета. Приложил руку к глазам, как будто сияние камней и драгоценных оправ слепило его. Впрочем, он давно привык к этому сиянию.

Граф Линар взирал на разложенные на столе драгоценные диадемы, перстни и серьги не без удивления и восхищения. Даже этот многоопытный дипломат и придворный никогда не видел столько драгоценностей сразу. Сокровища Российской империи, которые отнюдь не помешало бы от нее отделить. Вот эти тяжелые грушевидные рубиновые серьги любила носить покойная императрица Анна… А этот крупный бриллиантовый перстень он видел на руке Бирона… Ломать такую красоту? Вынимать камни из оправ? Впрочем, замысел правительницы понятен: ей нужны деньги для покупки верности гвардейцев, а камни легче продавать «в чистом виде». Для этого Анна и хочет отправить его в фатерлянд, на приятное и прибыльное свидание с тамошними ювелирами. Но все-таки жаль этого великолепия! Без него сокровищница Российской Империи, которую изрядно опустошил Бирон, совсем опустеет. Впрочем, ему-то, Линару, какое дело до этого, если попутно наполнится его мошна?

— Нет, ломайте оправы здесь! — воскликнула правительница.

— Где здесь, ваше высочество? — изумился ювелир.

— Да здесь же, в моих покоях!

Позье удивленно воззрился на Анну, потом перевел взгляд на Линара. Тот молча кивнул.

Ювелир окинул быстрым взглядом покои Анны Леопольдовны, как будто видел их впервые. Стены обиты мягкой золотистой тканью: при дворе знают, что правительница не любит резких, ярких красок. Золотистый и серебристый — ее любимые тона. Этакое милое гнездышко, покои для нежной мечтательницы, а не для правительницы России. И всюду птицы в затейливых клетках, которые поднимают несносный галдеж, и, бесспорно, будут отвлекать от работы. Столик, на котором умопомрачительной грудой сложены драгоценности, маленький, ломберный. Кукольный домик, да и только! Что же, в этих покоях юной дамы, не наигравшейся в куклы, придется провести несколько дней в присущих его ремеслу трудах…

— Могу ли я хотя бы пригласить помощника? Запросить из дома инструменты? — осведомился ювелир.

— Извольте, господин Позье! — ответила принцесса, — Но работать вы будете здесь!

— Как угодно, но… Позвольте спросить, ваше высочество, каково будет вознаграждение?

— Мне нужны только камни. А старую отделку вы можете взять себе за труды, — безмятежно ответила правительница.

— Всю отделку? — изумился Позье, не веря своему счастью и опрометчивости юной дамы. — Золото? Серебро? О, как вы щедры, ваше высочество!

Однако саксонский посланник явно не разделял великодушия своей дамы сердца. Досадливо отодвинув Анну в сторону, он больно хлестнул перчаткой по рукам ювелира, алчно потянувшимся к дармовому золоту:

— Эй, извольте грабли не распускать, мсье хапуга!

— Но ведь ее высочество сами разрешили мне забрать все, все мое золотце, мое серебро! — жалобно затянул Позье, уставив умоляющий взгляд на Анну.

— Не ваше золотце, это во-первых, и не все, во-вторых! — отрезал граф Линар. — Тут найдутся особы повыше вас и родом, и положением. Соответственно и гонорар им причитается больший. И прекратите скулить, мсье. Вам тоже будет чем поживиться. Карманы набьете, это я вам обещаю!

Позье невольно запустил руки в карманы своего скромного серенького камзола, оценивая их глубину.

— Но помните, — изо всех сил пытаясь казаться строгой и властной, предупредила Анна, — Вы не должны покидать эти покои, пока не закончите работу!

— Но…

— Вы можете послать кого-то из слуг домой за личными вещами и инструментами. Всем остальным вас обеспечат.

— Вам не будет скучно, мой милейший ремесленник! — утешил ювелира Линар. — Я берусь лично развлекать вас, пока работа не будет окончена. На шаг от вас не отойду! Заодно присмотрю, чтобы какой-нибудь кусочек богатства не шмыгнул куда не надо!

— И вы будете ходить со мной по нужде, господин граф? — съязвил Позье, обнаружив присущий третьему сословию дерзостный сарказм. — Предупреждаю вас, у меня слабые почки и частенько бывают расслабления желудка…

— Если понадобится, я буду лично копаться в вашем дерьме, чтобы проверить, не заглотили ли вы какой-нибудь камень, — резко ответил Линар (Анна с отвращением фыркнула и зажала уши), — Но, поверьте, если я заподозрю вас в подобном, я поступлю с вами проще!

— И как же, позвольте спросить господина графа?

— Распорю вам брюхо и пороюсь в ваших кишках! Все ли вам понятно, мсье?

Ювелир молча кивнул.

— Но помните, друг мой, все надо держать в тайне, — заключила принцесса. Линар не сказал ничего, но красноречиво провел пальцем по горлу.

— Не извольте беспокоиться, ваше высочество, будьте уверены, господин граф, я не болтлив.

— Надеюсь, а то вы будете немы, как могила, — зловеще посулил Линар.

Тут Анна нежно прильнула к своему кавалеру, совсем не стесняясь присутствия Позье, и что-то страстно ему зашептала. Лукавая рожа Линара тотчас расплылась в масляной улыбке. Он напоследок бросил на Позье исполненный суровой недоверчивости взгляд и приказал:

— Не сметь прикасаться к драгоценностям, пока не вернусь… За вами присмотрят.

Анна с Линаром вышли под руку, нежно прижавшись друг к другу: ее головка лежала на его плече, будет пища придворным сплетникам! Вошел камергер принцессы Иван Брылкин, здоровенный детина с толстым нагловатым лицом. Тот самый, что еще камер-юнкером носил от нее письма Линару, но столь неуклюже, что попался, и за это пострадал при Анне Иоанновне и намыкался горя в казанской ссылке жалким гарнизонным офицеришкой. Ныне Брылкин, возвращенный правительницей ко двору в память прошлых заслуг, заматерел, раздобрел, исполнился лоска и благополучия. Он плотно притворил двери и уселся в кресло напротив ювелира. Его шустрые маленькие глазки быстро обшарили разложенную на столе гору драгоценностей. Быстро, словно охотящийся кот, Брылкин выбросил вперед волосатую руку, цапнул без разбора несколько мелких вещиц и спрятал к себе в рот.

— Помалкивай, что видел, жабоед, а то шкуру спущу, на барабан пущу! — не совсем четко, но вполне убедительно промямлил он и показал ювелиру увесистый кулак. — Не досчитаются чего, скажу: ты спер, ворюга!