Михаил Кожемякин - Игры Фортуны [СИ]

— Я солдат, ваше высочество, — начал Миних, — и всегда говорю прямо и честно! Если вы более не нуждаетесь в моих услугах, то… Тогда… В таком случае…

— И что же тогда? — переспросила Анна.

— Тогда прошу принять мое прошение об отставке! — Миних театральным жестом («Deus ex machina!» [55] «Бог из машины» (лат.) — Выражение, означающее неожиданную развязку ситуации с привлечением внезапного внешнего фактора. ) достал прошение, словно карту из рукава, точнее из-за обшлага мундира.

— Принимаю, принимаю, охотно! — слишком легко, а потому неестественно, согласилась Анна. — Извольте, давайте сюда, я подпишу.

— Ваше высочество! — вмешалась Юлиана. — Господин фельдмаршал погорячился. Едва ли стоит подписывать его прошение…

— Замолчи, Юлиана! Что вы замерли, фельдмаршал? Давайте, давайте, не бойтесь…

— Подумайте, Ваше Высочество, не торопитесь! — в свою очередь воскликнул Линар, бросаясь на помощь Юлиане Менгден, что было совсем уж редкостью.

— Не торопиться? — Анна взглянула на Линара долгим красноречивым взглядом. Потом, словно вспомнив о чем-то крайне неприятном для нее, тяжело вздохнула, забрала прошение из рук совершенно опешившего Миниха, внимательно прочла.

— Оставьте прошение, фельдмаршал, — сказала она. — Я подпишу на досуге.

— Но, ваше высочество, я, собственно говоря, совсем не это имел в виду, поднося вам сей документ, — запоздало заюлил Миних, вдруг став жалок в своей попытке отыграть назад волю Фортуны. — Я, собственно, не желал подавать в отставку… Совсем напротив, ваше высочество, я, собственно говоря…

— Собственно говоря, меня не заботит, что вы имели в виду, — неприязненно отрезала правительница, и в ее голосе зазвенела редкая сталь. — Отставка поднесена вами с полной ясностью. Я дам ей ход.

Миних горестно застонал от осознания необратимости происшедшего и чувства собственной глупости. Его самодовольное мясистое лицо приобрело свинцовый оттенок и превратилось в маску живой муки.

— Умоляю, ваше высочество, отдайте, отдайте мне эту несчастную бумажку, — он с дрожью протянул к правительнице руки.

— Вы свободны, — отрезала она. — Извольте идти, господин Миних!

Она намеренно не назвала его «фельдмаршалом».

— Не надо, ради Провидения, ваше высочество…

— Надо. Ступайте!

Миних повернулся, словно в кошмарном сне, задел бедром за проклятый ломберный столик, с которого ему не досталось самого завалящего бриллиантика, словно лунатик пошарил руками по сторонам, ища опоры. Уцепился за клетку с попугаем и жалобно простонал:

— Мeine Mutter, meine liebe Mutter [56] Экспрессивное немецкое выражение вроде: «Мамочки мои». …

— Пшшшел воннн! Дурррак! Дуррак! — хрипло отозвался попугай.

— За что, немилосердная птица?.. — пролепетал Миних заплетающимся языком. — Oh mein Gott [57] О Боже мой (нем.). …

Стремительно и сокрушительно ставший опальным фельдмаршал не помнил, как покинул покои правительницы. В дворцовой гардеробной он беспрепятственно позволил вороватому камер-лакею накинуть ему на плечи ему вместо роскошной бобровой шубы плащ попроще, шляпу с пышным фельдмаршальским плюмажем непослушными руками надел с поля, трость вовсе забыл, а в санный возок не сел, а рухнул…

Кони резво понеслись по снежной дороге, унося Миниха прочь от Зимнего дворца, из-под старой покосившейся кровли которого ехидно усмехалась ему вслед непотребная девка Фортуна.

Фельдмаршал рыдал, как ребенок, плаксиво жаловался на сердце, хоть его никто не слышал, и все пытался понять… Что стало с этой сентиментальной девчонкой, которая совсем недавно умоляла его о помощи? Почувствовала в себе силу? Или не в себе, а в этом Линаре? Может, в Головкине? Линар и Юлиана останавливали ее, просили передумать. Значит, Головкин и Остерман? И эта марионетка, Антон-Ульрих? Ах, зачем его только не убило под Очаковом, зачем он не загнулся от чумы под Бендерами?! Все трое подкапываются под него и льют яд в уши правительнице.

— Приехали, ваше сто-сто-ство! — браво доложил денщик, распахивая перед Минихм дверцы возка. Битый вояка нетвердо ступил на снег, коротко размахнулся и со всей силы въехал кулаком в зубы солдату, в оскале которых ему почудилась насмешка. Денщик полетел кувырком, пятная снег кровью — рука у фельдмаршала была по-тевтонски мощная. Затем он от души попинал бедолагу по ребрам ногами. Мимоходом пожалел, что забыл во дворце трость, и завершил экзекуцию ножнами шпаги.

Избиение солдата позволило Миниху немного успокоиться и взять себя в руки, поэтому часовой на крыльце просто получил кулаком в глаз, а мальчишка-казачок, неловко сунувшийся разувать фельдмаршала — только хорошую затрещину.

Затворившись в кабинете, Миних велел устрашенному дежурному адъютанту никого не пускать, немного походил из угла в угол и обрел прежнюю живость мысли и твердость воли. Что ж, рано осмелела девочка! В такое зыбкое и неверное имя регентина отказывается от услуг своего недавнего спасителя?! Последнее казалось Миниху невероятным.

Правительница Анна собственными слабыми и нежными ручками рыла могилу себе и своему возможному царствованию. Нет, не быть ей императрицей, Анной Второй, и даже регентской власти Анна не удержит. Миних впервые пожалел, что предложил свои услуги Анне, а не Елизавете. Переметнуться в лагерь цесаревны? Может, еще не поздно?

А в это время в золотистых покоях Линар и Юлиана отчитывали правительницу.

— Анна, это же глупо! — повысил голос Линар. — Ты губишь себя и нас!

— И сына! — добавила Юлиана, явно играя не по правилам.

— Я спасаю себя и вас, и сына! — упрямо твердила Анна. — Миних суть прирожденный предатель. Он предаст меня с такой же легкостью, как Бирона!

— Он спас тебя! Вспомни, кем ты была при Бироне! — горячо воскликнула Юлиана.

— Фельдмаршал — твоя первая шпага, — добавил Линар.

— Он переметнется к Елизавете! Ему нельзя доверять! — настаивала на своем Анна.

— Так сделай все возможное, чтобы удержать Миниха! — убеждала подругу госпожа Менгден.

— Анна! Нельзя подписывать прошение об отставке Миниха! Лучше разорви его! — Линар хотел забрать у правительницы прошение, но Анна удержала его руку.

— Я все решу сама, — устало, но твердо сказала она. — А сейчас оставьте меня одну.

Юлиана и Линар удивленно переглянулись.

— Но Анна… — начал было Линар.

— Оставь меня, Мориц, дорогой, и ты, Юлиана… Я хочу побыть одна.

«Да она сошла с ума!», — подумал Линар, а вслух сказал:

— Если ты подпишешь прошение, я не ручаюсь за твою безопасность…

Юлиана молчала. Умея понять подругу не только умом, но и сердцем, она видела, что Анной руководит страх. Безотчетный, бессмысленный. И этот страх связан для правительницы с именем Миниха. Но почему Миниха, а не Елизаветы? Наверное, потому, что Миних может возглавить следующий дворцовый переворот, а Елизавета вряд ли сама поведет за собой солдат. Надо дать Анне остыть, подумать. Сейчас не стоит ей возражать. Даже если Аннушка подпишет прошение, Миниха всегда можно вернуть. Он честолюбив, но нечистоплотен. Из-за такой мелочи, как минутное унижение, он никогда не откажется от власти и влияния!