Кейт Куинн - Змей и жемчужина

Он мой кузен. — Это, по крайней мере, было правдой, хотя в остальном мне, наверное, придётся солгать.

Что поделаешь, его здесь нет. Сын мадонны Адрианы женится, и она свалила все расходы на свадебный пир на своего кузена-кардинала. Маэстро Сантини сейчас должен быть в его palazzo [5] Палаццо, т. е. дворец (ит.). . Господи, — пробормотала служанка, — хоть бы он сейчас был там.

— Там это где? — Я почувствовала, как улыбка сползает с моего лица. Я уже прошагала полгорода в тесных, с чужой ноги башмаках, ноги мои болели, а между лопатками струился пот, потому что нынешнее утро в конце мая выдалось в Риме куда жарче, чем ему полагалось. И если эта тупая баба будет и дальше загораживать мне путь, то я отрежу её большие пальцы, поджарю их в добром оливковом масле с чуточкой чеснока и заставлю её их съесть. — Мне очень нужно найти его, синьора.

Она неохотно объяснила мне, как добраться до палаццо кардинала, так что я пощадила её большие пальцы и снова погрузилась в хаос, называемый Римом. В любое другое время я стояла бы, открыв рот, и глазела на всю эту толчею, и шум, и гам, так не похожие на привычные безмолвные каналы, которые всегда были моим домом, но мир вокруг меня словно бы сузился. С одной стороны от меня по булыжной мостовой грохотали повозки, мимо с важным видом проходили пестро одетые головорезы, востроглазые служанки отсчитывали монеты расхваливающим свои товары уличным торговцам, к моим юбкам принюхивались бродячие собаки — но я ничего этого не видела. Я пробиралась сквозь толпу, точно слепая, как бы проходя по состоящему из шума и яркого разноцветья тоннелю, который вёл меня на юг, от Венеции к Риму. Тоннель со стенами, пропитанными ужасом, в конце которого меня ждал Марко.

Однако, хотя глаза мои многого не видели, нос примечал всё. Пусть сердце моё колотилось как бешеное, ноги ныли, а мозг сетовал, твердя мне, какая я дура, мой нос всё это время принюхивался, различая те или иные запахи Рима. Нос повара отключить невозможно — вокруг меня рушилась вся моя жизнь, как один из этих непрактичных бокалов муранского стекла, на который, кажется, достаточно посмотреть, чтобы он тотчас разбился, а мой нос радостно сообщал мне: навоз, да, навоз от всех этих запряжённых лошадьми и волами повозок, и бычья кровь, ух ты, такое в Венеции не встречается; а это, похоже, нагретый жарким солнцем мрамор, а это что за сладковатый аромат? Ладан? Точно, ладан, ведь в этом городе на каждой площади стоит церковь или часовня.

Даже закрой я глаза, мой вечно принюхивающийся поварской нос сразу бы сообщил мне, что я уже не в Венеции. Венеция пахла серой и кирпичом, к которым примешивался горячий запах плавящегося песка, превращаемого в стекло, подымающийся из каналов смрад гнили и доносящийся из лагуны аромат морской соли.

«Но это уже в прошлом», — мрачно напомнила себе я, проходя по Понте Сант-Анджело [6] Мост Святого Ангела (ит.). , где вешали тела тех, кому повезло меньше, чем мне, — иными словами, тех, кого поймали. Я увидела висящий труп вора, на шее которого болтались кисти его рук и уши, отрубленные ещё до того, как он был повешен. От трупа тоже исходил запах — густая вонь тления. Рядом с вором висел еретик, повешенный вверх ногами, от которого теперь мало что оставалось, кроме объеденных птицами костей. Множество ворон сидели на повешенных, клюя и глотая их плоть, и я быстро помолилась про себя, чтобы им никогда не довелось обклёвывать мои кости. Что в настоящее время было весьма вероятно, и на мгновение мне показалось, что меня сейчас стошнит, хотя из-за недостатка денег мне нынче утром удалось купить себе совсем мало еды.

Но тут впереди показалась моя цель — палаццо кардинала, гордо возвышающееся между Кампо деи Фьори [7] Площадь цветов (ит.). и Понте Сант-Анджело.

— Мимо не пройдёте, — сказала мне старая, похожая на грецкий орех служанка в переднике в доме моего кузена. — С этаким гербовым щитом над дверью его ни с чем не спутаешь — наверху там изображён бык. Разве такой верх гербового щита годится для служителя Господа? — Но даже, если бы я не заметила герба с быком, я бы ни за что не пропустила толпы людей, заходящих внутрь через огромные двери. Дамы в узорчатом бархате и тончайших покрывалах, духовные лица в красных и фиолетовых сутанах, молодые щёголи с унизанными драгоценными кольцами пальцами и модными разрезами на пышных рукавах — да, это были гости, собравшиеся на свадьбу и ожидающие приезда невесты.

Эти великолепные двойные двери были явно не для меня в моих тесных, жмущих башмаках и плохо сидящем залатанном платье, что я купила у старьёвщика, который пытался убедить меня, что пятна на подоле — это вышивка, а вовсе не старая дорожная грязь. Но в богатых домах всегда существует чёрный ход для слуг и доставки припасов, и в скором времени я уже стучалась в него. На этот раз я даже не успела пощупать мощи, спрятанные у меня под юбкой, или пробормотать краткую молитву, как дверь рывком отворилась.

— Благодарение Мадонне, вы вернулись, маэстро... — молодой человек запнулся и воззрился на меня. — Кто вы такая?

— Кармелина Мангано. — Я почувствовала, как на лоб у меня вылез локон курчавых чёрных волос, выжатый жарой из-под головного убора, который я наспех соорудила из не слишком-то чистого куска ткани. — Мой кузен маэстро Марко Сантини...

— Да? — с надеждой подхватил подмастерье. — Вы знаете, где он сейчас?

— Я надеялась, что мне это скажете вы.

— О, Господи Боже, — простонал юноша. — Он вышел утром, чтобы поиграть в зару [8] Зара — азартная игра, в которой бросались три игральные кости и каждый игрок старался отгадать, сколько выпало очков. , — сказал, что будет играть не больше часа, чтобы расслабиться перед подготовкой к свадебному застолью. Да помогут нам святые угодники, его нет уже несколько часов, и мы пропали, пропали...

Похоже, Марко принялся за свои старые штучки. «У него хороший нюх для приготовления соусов и неплохие руки для выпечки, — говаривал о моём кузене мой отец, — а в том, что находится между ушами, то бишь в голове, — одни только карты да кости». Но подмастерье уже отворотился от двери и, жалуясь и стеная, повернулся лицом к стайке одетых в измазанные мукой передники служанкам, меж тем как мой нос изнемогал от наслаждения.

Шафран. Сладчайшая святая Марфа, сколько времени миновало с тех пор, как я вдыхала благоухание шафрана? Или прекрасный аромат жарящейся на вертеле утки в соусе из мёда и апельсинового сока? Или другой, более острый запах, запах доброго уксуса из Модены, такой кислый и в то же время такой гармоничный, что на глаза наворачивались слёзы...

Всю прошедшую неделю я шла, ощущая только страх, его кислый вкус и едкий, гадкий запах, — но теперь я чуяла что-то другое, что-то знакомое и хорошее, и страх прошёл. Не осознавая, что делаю, я последовала вслед за чарующими запахами на кухни, мимо группы взволнованных подмастерьев. Вокруг меня была кухня с толпящимися в ней людьми, но я просто закрыла глаза и, охваченная восторгом, наслаждалась ароматами стряпни. Оливковое масло! Доброе оливковое масло, шкворчащее на сковороде как ему и положено, вместо того чтобы прозябать и портиться в глиняной бутыли; оливковое масло, только что отжатое, такое свежее, что, когда его лили на сковороду, оно сохраняло свой ярко-зелёный цвет... и прекрасный жгучий аромат только что размолотого перца... копчено-солоноватый аромат только что отрезанного от головки сыра — я не нюхала хорошего сыра с тех самых пор, как покинула отцовский дом. Мука, так тонко размолотая, что она носилась в воздухе, и что-то вкусное, пекущееся под подрумянивающейся корочкой...