Кейт Куинн - Змей и жемчужина

— Поди найди такого мужчину!

Они снова захихикали. Интересно, под своими масками они покраснели так же сильно, как и я?

— Всё дело в фазах луны, — со знающим видом сказала Пантесилея. — Она была среди нас признанной развратницей, хотя более милой и доброй развратницы свет не видел. — Именно луна определяет, когда ты можешь забеременеть. Надо наблюдать за ней и за своими месячными...

— Есть и более надёжные способы, — неожиданно для себя сказала я. Все намазанные белым лица повернулись ко мне, и я смущённо потёрла маску на щеке, которая уже начинала отслаиваться. — Правда есть.

— Откуда ты знаешь? — спросила задетая Пантесилея. — В конце концов, самой опытной развратницей была она; и она просто не могла позволить какой-то кухарке украсть у неё возможность блеснуть своими знаниями.

— Венеция — это город куртизанок, — объяснила я. — Там была одна по прозвищу Ла Турка, она была вся чёрная, самая дорогая шлюха в La Serenissima [96] La Serenissima — Сиятельнейшая (ит.), так называли Венецианскую республику. . Так вот, я была знакома с одной девушкой, которая работала у неё служанкой. От этой своей знакомой я кое-что и узнала.

— Ну-ка, расскажите! — Джулия поцеловала пухлый кулачок, на который малышка Лаура намотала её белокурый локон. — Я люблю своего ребёнка, но вовсе не хочу заиметь ещё восемь или десять. Давайте, Кармелина, выкладывайте!

Я немного поколебалась, гадая, будет ли это грехом, если я расскажу самой известной распутнице Рима, как ограничить число незаконных детей, которых она родит Папе.

— Возьмите лайм и разрежьте его пополам, — сказала я наконец. — А потом... — И я жестами показала, что надо сделать.

Мои слушательницы наморщили носы.

— Это будет неудобно, — решила Пантесилея.

— Надо брать неаполитанские лаймы, — посоветовала я. — Они самые мелкие. Конечно, они дороже, но ведь, в конце концов, для того, чтобы нафаршировать лаймами цыплёнка, всегда берёшь самые лучшие. Значит, тем более нет смысла экономить на себе. — Я пожала плечами. — Служанка Ла Турки говорила, что этот способ не даёт полной гарантии, но, наверное, нет такого средства, которое действовало бы наверняка.

— Кроме одного — оставаться девственницей. — Моя госпожа улыбнулась, и маска вокруг её глаз растрескалась. Джулия Фарнезе не могла произнести и двух фраз подряд без улыбки. — Ну, кто этого хочет?

— Только не я, — сказали хором четыре служанки, и все мы рассмеялись.

«И не я», — подумала я. Ещё когда мне было семнадцать лет, красивый подмастерье моего отца сумел задурить мне голову и лишить меня невинности в кладовой, за штабелем ящиков с апельсинами. В первый заход оба мы были потные, он торопился, но после того, как мы сошлись несколько раз, я начала понимать, в чём здесь штука. К сожалению, как раз тогда мой подмастерье похвастался нашей связью перед не тем приятелем, а тот рассказал моему отцу. Затем было много шума, и мужчины кидались даже скамейками, не говоря уже об апельсинах. Когда драка завершилась, мой глупый любовник был уволен и отослан домой, а я получила хорошую порку, во время которой мой отец вопил, жалуясь, как трудно будет найти мужа, который согласился бы взять порченую невесту. В те времена я жестоко корила себя за бесстыдную похоть, но сейчас я корила себя лишь за то, что не выбрала себе любовника, который бы умел держать язык за зубами. Если хочешь сохранить что-то в тайне, то для этого нет худшего места, чем многолюдная кухня, а воспоминания о приятных соитиях за ящиками с апельсинами — плохая замена потерянному доброму имени.

— Итак... — Мадонна Джулия ткнула в мою сторону пальцем и устремила на меня взгляд весёлых тёмных глаз. — Кто же тот счастливчик, который пользуется вашим бесценным опытом с половинками лайма, а, Кармелина? У вас есть возлюбленный?

— Расскажи, расскажи! — закричали служанки.

— Разумеется, нет. — Я похлопала по застывшей маске на лице. — Наверное, пора уже смыть эту маску?

— Не увиливайте от ответа. — Джулия разжала маленький кулачок своей малышки и замахала на меня её ручкой. — Погодите, я, кажется, знаю. Это ведь Леонелло, да?

Когда она это сказала, я как раз взяла полотенце, чтобы стереть маску, и, услышав её слова, чуть его не уронила.

— Леонелло?

— Знаете, он ведь не может оторвать от вас глаз. Каждый раз, когда вы входите в комнату, он вперивает в вас взгляд и смотрит, смотрит, пока вы не уйдёте.

«Это потому, что он старается выведать все мои секреты».

— Только не Леонелло, — сказала я и принялась тереть полотенцем щёки. — Я этого маленького паскудника терпеть не могу.

— Он замухрышка, карлик, — сморщила нос одна из служанок. — К тому же он жесток. Сказал, что у меня нос как крючок, и откалывал про него шутки несколько дней, пока все помощники дворецкого не начали тоже надо мной смеяться. И всё только потому, что я спросила у него, правда ли, что карлики рождаются с волосами по всему телу, как медвежата...

— И у него везде эти его ножи. Вместо того чтобы переспать с тобой, он тебя того и гляди зарежет.

— Однако он умён, — возразила им Джулия. — И забавен; он всегда может меня рассмешить...

— Я с ним переспала, — сообщила Пантесилея. — Он, конечно, коротышка, но когда лежишь, это почти незаметно...

— Лучше уж ты, чем я, — сказала я. Я бы не согласилась лечь с Леонелло и раз в тысячу лет.

— Тогда, наверное, ты спишь со своим красавцем-кузеном? — ухмыльнулась другая служанка, и её высохшая маска пошла трещинами. — Я тебя не виню — он почти так же красив, как Чезаре Борджиа!

— С ним я тоже переспала, — молвила Пантесилея.

— С кем: с маэстро Сантини или с Чезаре Борджиа?

— С обоими. И могу вам сказать, что Марко Сантини, конечно, красив, но архиепископ — это что-то... — Все служанки завздыхали. Мы все были без ума от архиепископа Валенсии — признаться, даже у меня чуть не подогнулись колени, когда он взглянул на меня и улыбнулся тогда, в лоджии, после того как я поднялась туда, чтобы разбранить Леонелло. На мгновение я позавидовала Пантесилее; она же, как нельзя более довольная собой, ткнула меня локтем.

— Да полно тебе запираться! Конечно же это маэстро Сантини! Ты с ним спишь втихую, ну же, признайся...

— Ничего подобного! — Попробуй, расскажи что-нибудь этим смеющимся служанкам, и хоть они и обитают в своём мирке, отдельном от мирка, населённого судомойками и помощниками повара, уже через неделю все судомойки и все помощники повара будут всё рассказанное тобой знать в деталях. Так что я не собиралась рассказывать ни одной живой душе, что держу в своей комнате запас тех самых неаполитанских лаймов, чтобы иметь их под рукой для тех редких случаев, когда Марко выигрывал в кости, вместо того чтобы проиграть, и приходил домой, окрылённый победой и склонный к любовным утехам. В такие вечера он тыкался носом в мои уши и говорил мне, что я красива, даже несмотря на то, что высока, как мужчина. Я из благоразумия долго давала ему от ворот поворот, но мне было очень нужно, чтобы он сделал мне одолжение, позволив Бартоломео стать подмастерьем... и после того, как Марко повалил меня на мою койку и овладел мною, точно нетерпеливая гончая, загнавшая наконец добычу — при этом он счастливо улыбался, так как выиграл в зару, — мне было легко выбрать момент и шепнуть ему, что мы могли бы взять нового подмастерья, так чтобы мадонна Адриана ничего не заметила, потому что за его обучение якобы уже заплачено. С тех пор, если время от времени Марко и приходил, крадучись, к моей двери, когда ему приходила охота покувыркаться в постели, он, по крайней мере, осознавал, что надо держать это в тайне.