Кейт Куинн - Змей и жемчужина

— А где остальные? — спросил Чезаре Борджиа, оглядывая сводчатый предбанник. — Где свита Его Святейшества? — Вдоль стоящих у стен скамеек были разбросаны оставленные камзолы, рубашки, пояса, башмаки, пачка белоснежных полотенец, тут же, на скамье, лежала шахматная доска и стоял графин вина. Я сидел в одиночестве на сложенном плаще под серебряным канделябром, и на колене у меня обложкой вверх лежала раскрытая книга.

— Они отправились к соседним источникам, поскольку Его Святейшество дал понять, что не желает никого из них видеть в этом. — Я лениво передвинул на шахматной доске пешку. Последние игроки оставили свою игру на середине; чёрные были в восьми ходах от победы.

— Вам не нравятся бани, мессер Леонелло? — Чезаре Борджиа небрежно сбросил с плеч плащ, уронив его на пол рядом со своей маской.

— Я впервые убил человека, когда был в парной, — неожиданно для себя сказал я. — С тех пор мне они не нравятся.

— Что вам не нравится — сидеть в парной или убивать людей?

— И то и другое.

Он плюхнулся на скамью рядом со мной. Я подвинул на доске ещё одну пешку, а Чезаре Борджиа пристально всмотрелся в расстановку фигур.

— Чёрным осталось девять ходов до победы.

— Восемь.

— Сыграйте со мной.

Это не было просьбой.

— С удовольствием, ваше высокопреосвященство.

Из-за закрытых на щеколду дверей купальни слышался басистый смех Папы, а я сидел в предбаннике с его сыном, глядя, как он быстро расставляет на доске шахматы заново.

— Чёрные или белые? — спросил я и почувствовал, как во рту у меня отчего-то пересохло.

В полумраке комнаты блеснули его белые зубы.

— Чёрные.

Я повернул доску. Белые шахматы, вырезанные из слоновой кости, застывшие напротив чёрных, вырезанных из чёрного дерева... но перед моими глазами стояла другая картина — кровь, засохшая в ямочке на лице убитой милой девушки... и чёрная маска, лежащая на каменном полу.

Я сделал глубокий вдох и двинул свою первую пешку.

— Давайте, — молвил я. — Спрашивайте.

— Спросить что?

— Действительно ли я впервые убил человека в парной? — Чезаре Борджиа был умён; мне никогда не удастся повернуть наш разговор в нужное мне русло, если я не сумею возбудить в нём любопытство.

— Хорошо, мессер Леонелло. — Навстречу моей белой пешке сын Папы двинул свою, чёрную. — Так это правда?

— Да. Мне тогда было семнадцать. Он выследил меня после игры в карты. Я выиграл последние скудо, остававшиеся в его кошельке, и он был в бешенстве.

— Вы убили его ножом? — Против белых двинулась ещё одна чёрная пешка.

— Да, но сделал это неуклюже — он поскользнулся на мокром полу, упал и оказался достаточно низко, чтобы я мог его заколоть. Я колол его ножом, пока он не сделался похож на кусок сыра. — Я двинул вперёд коня. — Плохой способ.

— Годится любой способ, если вы остались невредимы.

— А как впервые убили человека вы, ваше высокопреосвященство?

— Я духовное лицо, моё оружие — слово, а не нож. — Чезаре пошёл слоном.

— Но вам доводилось убивать. — Я старался не смотреть на валяющуюся на полу маску. Но я всё равно видел её, видел очень ясно. — У человека, который хотя бы один раз убил себе подобного, особый взгляд.

Он мгновение смотрел на меня, потом пожал плечами.

— Я убил разбойника. Он хотел отобрать мой кошелёк.

— И вы тоже убили его ножом?

— Да, но сделал это неуклюже. — В полутьме снова блеснули его зубы. — Я сумел перерезать ему горло только с четвёртой попытки. Но мне было тогда всего лишь шестнадцать.

— Вы были очень молоды.

— Мы, Борджиа, быстро взрослеем и стареем. — Он пошёл ферзём. — У нас нет иного выбора. Мы все умираем молодыми.

— Но ваш отец не умер молодым и не постарел. — Из-за закрытых на щеколду дверей, словно в подтверждение моих слов, вновь раздался раскатистый хохот, сопровождаемый грудным журчащим смехом Джулии. Судя по его мощному хохоту, Родриго Борджиа был не только жив, но и полон сил.

— Он исключение из семейного правила, — сказал Чезаре. — Мой старший брат Педро Луис умер молодым. И одна из моих единокровных сестёр в Испании — тоже. — Он сказал это так, словно их печальная участь нисколько его не волновала. — Полагаю, следующим буду я.

— Быть может, вам следовало позволить тому разбойнику вас убить.

— Я надеюсь умереть более достойно.

— Мы все надеемся умереть достойно. — Я погладил ферзя, но пошёл слоном. — Скажите, почему вы убили того разбойника? Ведь вы наверняка могли его просто прогнать.

— Он меня разозлил. К тому же мне хотелось узнать, как это бывает.

— Убивать?

— Да. Я тогда подумал, что большинству из нас рано или поздно приходится кого-нибудь убить. Так почему бы не сделать это прямо сейчас?

Он взял одну из моих пешек...

Я взял его коня.

— А вы помните его лицо?

— Нет. А вы помните лицо того, кого вы убили в бане?

— Я никогда не запоминал лица мужчин, которых я убивал. — Это правда. Я длинно присвистнул, словно предавшись воспоминаниям, и постучал по короне ферзя. — Кого я помню, так это женщину. — Неправда.

— Женщину?

— Шлюху, — солгал я, запинаясь, словно мне было не по себе от дурных воспоминаниям. После того как мы переспали, она попыталась меня ограбить. Карлика все пытаются ограбить. Я начал с нею бороться, и она достала нож. Я вырвал его у неё... — Я пожал плечами. — Женщины умирают не так, как мужчины.

— В самом деле? — Чёрная ладья съела моего коня.

Я понятия не имел, так ли это на самом деле, и отнюдь не желал проверить эту теорию на практике.

— В самом деле, — с горьким смешком солгал я. — Эта сучка заслужила смерть, но я всё равно до сих пор помню её лицо. А вы когда-нибудь убивали женщину?

В сводчатой комнате этот вопрос упал, словно упавшая в лужу капля, от которой пошли круги.

— Нет, — весело сказал Чезаре Борджиа, двигая своего короля. — Женщины не стоят тех усилий, которые тратятся на убийство.

— Некоторые могут с вами не согласиться. А вы нашли того, кто распял этих шлюх на столах?

— Пока толпа из-за них не волнуется и народ не судачит о том, что кто-то приносит жертвы Сатане, не всё ли равно, найдём мы его или нет? В конце концов, это всего лишь шлюхи.

— Конечно, — согласился я. — А сколько всего их было?

— Думаю, две.

Насколько я смог выяснить, тихо и дотошно расспросив стражников семейства Борджиа, ленивых, праздных городских блюстителей порядка и хозяев таверн, в которых нашли тела, всего женщин было четыре. Четвёртой была девушка, которая погибла недавно... третьей — знакомая Кармелины, торговка фруктами Элеонора, — она погибла незадолго до свадьбы Лукреции Борджиа... второй — девушка, убитая через несколько лет после Анны, о которой до своих расспросов я даже не знал.