Кейт Куинн - Змей и жемчужина

Поцеловав папскую туфлю, Санча Арагонская тряхнула юбками, а заодно и бюстом и снова встала на колени на свою шитую золотом подушку. Похоже, Папа Римский с удовольствием обозревал выставленные напоказ пышные груди многочисленных неаполитанских красоток. Не только Санча, но и все её дамы, а также и римские дамы начинали бросать вокруг себя зовущие взгляды. Я уныло шмыгнула носом и в очередной раз прокляла дождь, из-за которого мои глаза превратились в слезящиеся щёлки, а мой носовой платок — в мокрый комок материи. К тому времени, как жених и невеста произнесли брачные обеты, над их головами опустился церемониальный меч и гостей проводили по винтовой лестнице из часовни в большой пиршественный зал наверху, я готова была променять все жемчуга в моей причёске и на моей шее на возможность рухнуть в тихую, тёплую постель и спокойно умереть или хотя бы мучиться в уединении от простуды. Но наложница Папы на людях всегда должна выглядеть полной достоинства, красивой и весёлой, так что я снова мужественно шмыгнула носом и поцеловала Джоффре, когда он вместе с женой сошёл с возвышения перед алтарём.

Когда долгий пир, наконец, завершился, он и Санча грациозно протанцевали basse danse [100] Медленный танец, популярный в Западной Европе в эпоху Возрождения. ; Джоффре с торжественным видом провёл жену через все сложные па; однако Джоффре был недостаточно высок, чтобы поднимать и крутить Санчу в следующем танце, быстрой вольте [101] Вольта — быстрый танец, популярный в Европе в эпоху Возрождения. ..В ней партнёром своей новой сестры стал Чезаре Борджиа, и к ним присоединились её дамы, похожие в своих ярких нарядах на летние цветы.

— Не хочешь ли присоединиться к ним, Джулия? — спросил меня Родриго. — Ты же знаешь, как я люблю наблюдать за тем, как ты танцуешь.

— Боюсь, я недостаточно хорошо себя чувствую. — Я сидела на табурете подле моего любовника и, говоря это, постаралась улыбнуться своей самой лучезарной улыбкой, но особой лучезарности не получилось — для этого у меня слишком слезились глаза и был слишком красный нос. На лице Родриго мелькнуло раздражение — сам он никогда не болел и всегда был полон энергии — потом он повернулся и стал смотреть, как кружатся и приседают в танце другие дамы. И я увидела, как он глядит сначала на пышногрудую Санчу Арагонскую, потом на более стройную белокурую Катерину Гонзага с её гусиной шеей, затем на парочку чернявых неаполитанских красоток, хихикающих и трепещущих в присутствии Папы... затем снова на Катерину — жену графа Оттавиано да Монтеведжо и признанную красавицу папского двора. Красивая, белокожая, выше меня и почти такая же светловолосая, с осанкой императрицы, Катерина Гонзага воображала о себе не меньше новобрачной. Поймав на себе взгляд Родриго, она грациозно склонила голову и изящно закружилась в танце, на миг показав лодыжку. Родриго ухмыльнулся.

Мне вдруг стало холодно. Я уже почти два года была любовницей Папы. О, разумеется, я была не настолько глупа, чтобы воображать, будто он мне неколебимо верен. Ведь чувственные мужчины никогда не бывают верными, не так ли? Моя матушка всегда говорила, что с мужем, ищущим удовольствий на стороне, всегда можно смириться, надо только немного больше молиться и вооружиться терпением. Правда, вряд ли она имела в виду Папу Римского, когда читала мне это наставление... Как бы то ни было, мне хватало ума не поднимать шума, когда Родриго время от времени изменял мне с какой-нибудь куртизанкой на частной вечеринке или с какой-нибудь пылкой красоткой, которая прыгала к нему в постель в те дни, когда у меня были месячные. Но если его плоть порой и нарушала верность, его глаза никогда мне не изменяли. Год тому назад он во время танцев смотрел бы только на меня, а потом посадил бы меня на колени и шепнул бы мне, что ни одна неаполитанка со мною не сравнится. Год назад он не стал бы наблюдать, как Катерина Гонзага склоняет свою царственную голову под его плотоядным взглядом, меж тем как он ведёт политическую беседу с неаполитанским королём, а мне дарит лишь рассеянное подобие улыбки.

Но год назад я ещё не родила ему ребёнка, которого он не считал своим, — не бросила ему открытый вызов в том, что касалось брака его дочери, — и у меня не было красного носа и заплывших слезящихся глаз... Я опять чихнула в рукав.

— Похоже, наш святой отец получает удовольствие от танцев, — заметил стоящий рядом Леонелло. Я внимательно на него посмотрела, его зеленовато-карие глаза встретились с моими, и их зоркий взгляд, проникнув мне в самое сердце, подобно одному из его ножей, прочёл мысли, которые я старалась скрыть.

— Да, и большое, — весело сказала я. — А вы, Леонелло? Вы получаете удовольствие?

— Более или менее. Пока что никто не попросил меня пожонглировать.

— Они бы не посмели, — не удержалась я. — Только не когда вы в своей новой ливрее.

Он бросил на меня раздражённый взгляд, и я удержалась от искушения сказать ему, что он должен не раздражаться, а гордиться. Он прошёл путь от озлобленного сына проститутки и жонглёра-неудачника до себя нынешнего — невозмутимого, жёсткого, красивого члена папской свиты. Однако я промолчала. Ведь мужчины, высокие они или нет, не любят, когда им дают советы.

«Может быть, так я и потеряла Родриго? Когда дала ему понять, что лучше его знаю, что нужно Лукреции?»

Нет, я его не потеряла. Этого просто не может быть. Неважно, что нынче он засматривается на других женщин — почему бы ему на них не смотреть? С красным носом и слезящимися глазами я едва ли представляла приятное зрелище. Куда мне сейчас до царственной Катерины Гонзага! Ну почему она не только выше меня, но и стройнее? Похоже, для того, чтобы влезть в свои платья, ей не надо отказывать себе в сладостях и вине. О, как я ненавидела этих стройных, как кипарис, женщин, которым не требуется прилагать никаких усилий, чтобы оставаться стройными! Ну ничего, после того как она родит одного-двух детей, посмотрим, будет ли она предлагать Чезаре обхватить ладонями её талию и бросать через плечо горделивые взгляды на Родриго, чтобы убедиться, что он на неё смотрит! Я чихнула четыре раза подряд, ощупью ища в рукаве платок.

«Ох, почему я не могу просто умереть?» — подумала я и принялась угрюмо жевать ломтик лигурийского сыра. Когда я больна, то постоянно ем.

Последовало ещё несколько танцев, ещё немного музыки и новые непристойные шутки, которые всегда выкрикивают на свадьбах, особенно когда подходит время укладывать новобрачных в постель. Наверняка она для них не станет настоящим брачным ложем — Джоффре тщился выглядеть надменным, но с каждой новой похабной шуткой он всё больше и больше краснел — и он казался сейчас таким юным.