Илья Клаз - Белая Русь [Роман]

— Что задумают…

За домом войта Луки Ельского — рейтарский двор. Возле конюшен хата без окон. Втолкнули Карпуху, сбив с ног. Полетев, мужик ударился в столб дыбы. Прошел хмель, и похолодело внутри: пытать будут. Подошел капрал и впился колючими глазами.

— Жить хочешь, смерд вонючий?!

Карпуха заморгал.

— Отвечай, да не думай лгать! Откуда тебе ведомо, смерд, что придет в Пинск Небаба?

— Мне неведомо, пане… Говорят так…

Лицо Жабицкого побагровело. Вздулась синяя жилка на толстой шее, разошлись и побелели ноздри.

— Кто говорил?

— Люди, пане… Только и говору в городе про Небабу, пане…

— Целовать будешь татя [5] Разбойник, вор. ? Братом ему стал и змовой с ним связан? Говори!

— В какой же я змове, пане? Я его в глаза не видал и ведать не ведаю.

— В змове! — закричал Жабицкий.

— Помилуй, пане… Я пьян был… Сдуру…

— На дыбу! Будешь говорить, смерд…

Карпуха не успел опомниться. Его схватили, развели руки, привязали к столбам жесткими веревками и растянули. Хрустнули кости, и Карпухе показалось, что тысячи игл впились в его тело. Страшный, нечеловеческий крик огласил хату и оборвался. Свесилась тяжелая голова на грудь. Карпуху сняли с дыбы и на голову плеснули ковш холодной воды. Мужик пришел в себя, тяжело раскрыл мутные глаза.

— В змове?

— Смилуйся, пане… — зашептали сухие губы.

— Говори, от кого слыхал про Небабу?

— Мужики… в корчме говорили…

— На дыбу!

Снова подвесили Карпуху. И показалось ему, что рвут горячими клещами на части грудь. Изо рта и ушей пошла кровь. Все завертелось перед глазами, перевернулась вверх полом хата, поплыли зеленые и красные круги. Еще показалось: летит он в бездну…

И вдруг захохотал Карпуха, сплевывая кровавую слюну, замотал раскудлаченной головой.

Хоть и привязан был к дыбе мужик, отошел подальше Жабицкий, вглядываясь в обезумевшее лицо. Хохотал Карпуха, выкрикивая несвязные слова.

— Все, пане капрал! Больше ничего не скажет, — заметил палач, снимая ремни.

Жабицкий скрипнул зубами:

— Выбросить падаль!

Когда Карпуху развязали, он снопом свалился на пол. Подвели телегу. В нее стражники положили Карпуху и повезли за ворота шляхетного города. На улочке, возле мужицкой хаты, не останавливаясь, стражники сбросили Карпуху на траву и, стеганув коня, помчались по пыльной дороге.

Усадьбу свою негоциант пан Скочиковский поставил у самой Пины на меже шляхетного города и ремесленного посада. Хоть далекий род пана был мужицкий, Скочиковский презирал чернь и селился от нее подальше. Но и в шляхетный город не попал. Зато теперь со злорадством думал, что все же заставил шановное панство кланяться и подавать ему руку. — не могут обойтись без его железа. Сейчас у Скочиковского хватает денег, и он все чаще подумывает о том, чтоб у ясновельможного пана, графа Лисовского, купить болотную землю возле деревни Поречье, под Логишином. Болота пан Лисовский продаст по сходной цене. В болотах тех железа много. Там хорошо бы поставить железоделательные печи. Холопов хватает, и обучить их нехитрому делу недолго. А потом по Ясельде до Струмени железо сплавлять на байдаках. И дальше до славного Киева, где будут брать его за милую душу.

Дом Скочиковского высокий, добротный, обнесен крепким частоколом. Живности всякой полон двор, и холопы едва управляются с нею с утра до вечера. Зачем ему столько живности, Шаненя понять не может. Несколько лет назад почила в бозе пани Скочиковская. Детей у негоцианта нет. С тех пор живет пан Скочиковский в одиночестве…

Утром Шаненя застучал в калитку, и пять злющих псов сразу же залились лаем. Выскочил холоп, разогнал собак.

— Кто стучит? — спросил, не отбрасывая щеколду.

— Седельник Шаненя до ясновельможного пана Скочиковского, — ответил Иван. — Открой!

— Заходи!

Холоп открыл калитку.

— Не порвут? — хмуро покосился Шаненя на собак.

— Вон! — топнул холоп, и псы лениво отошли в сторону, не сводя глаз с чужого человека.

— Скажи пану, Шаненя пришел.

Через несколько минут на крыльце появился пан Скочиковский в широких синих портах и нательной рубахе. Из сафьянового мешочка он вынул щепотку душистого зелья, затолкал пальцем его в ноздри и долго морщился, пока чихнул. Вытирая слезу, уставился на Шаненю.

— Сбрую принес? Показывай!

Шаненя развязал мешок и, вытянув ременную сбрую, положил ее перед паном. Серебром сверкнули на солнце заклепки на падузах, загорелись искорками золотистые звездочки на седелке и уздечке. Старое, сморщенное лицо пана Скочиковского застыло в довольной улыбке. Шанене ничего не сказал, только крикнул проходившему по двору мужику:

— Зыгмунт, бери на конюшню!

Шаненя выждал, когда мужик унесет сбрую.

— Пришел, ясновельможный пане, с делом к тебе.

Скочиковский согласно мотнул лысой головой.

— До Скочиковского все теперь с делом ходят. Скочиковский всем надобен. Дело у тебя большое ли, малое?

Шаненя подумал.

— Видно, не малое.

— Пойдем в покои.

Чутье у Скочиковского острое: если б дела не было — не нес Шаненя сбрую сам, а прислал челядника. Вошли в комнату. Пан показал Шанене на скамейку, сам сел в кресло, сплетенное из ивовых прутьев и накрытое медвежьей шкурой. Уселся и полез в карман за зельем. Шаненя выжидал, когда Скочиковский отчихается.

— Задумал я, пане ясновельможный, попытаться счастья в новом цехе, — начал с достоинством Шаненя.

Скочиковский снова закатил голову и, отсопевшись, проронил:

— Ну…

— Большой спрос нонче на дормезы и брички с железным ходом. Покупать будут, только давай.

— Что правда, то правда. Спрос есть.

— Вот и нашел я себе мастерового, молодого работящего мужика. Коваль отменный. Мех раздобыл и поставил. А теперь и железо надобно, пане.

— Железо теперь в цене, — загадочно усмехнулся Скочиковский, сгоняя с лысины назойливую муху. — Куда ни сунься, везде железо, железо, железо…

— Так, пане ясновельможный. В неметчине рыдваны давно на железном ходу с рессорами.

— Мне дела нет до неметчины. Там пускай хоть чертей на рессоры сажают. Сколько тебе железа надо?

— Сто пудов.

— Не ослышался? — Скочиковский приподнялся в качалке.

— Сто, — повторил Шаненя.

Скочиковский захихикал.

— В своем уме ли, пан седельник? Я за год четыреста пудов делаю. А время теперь сам знаешь какое. Все до фунта на казну идет. — Скочиковский понизил голос до шепота. — Сеймом приказано пушки и ядра лить, мушкеты делать… Схизматик в образе Хмеля Речи Посполитой грозит… Три — пять пудов могу дать. Да и то чтоб шито-крыто было… — Скочиковский приложил дрожащий палец к сухим губам.

— Об этом говорить и думать нечего, шановный пане, — успокоил Шаненя. — У меня язык за семью замками. — Скажи, что казна платит за пуд?